Мемуары

Неискушенный читатель может представить себе, как Нестор Иванович стоял в очереди за визой в румынское посольство, получал разрешение на выезд в ОВИРЕ, заполнял анкету на выписку загранпаспорта (с графой "судимости" были бы проблемы), проходил таможенный досмотр, пограничный контроль и т.д. и т.п.

Все это разумеется, чушь: никакой "эмиграции" не было - как я уже сказал, был бой за переход границы. Но пограничники все же были: когда я доплыл до середины Днестра, то смог разглядеть, что батько и его подручные арестованы на румынском берегу целым отрядом конной жандармерии. Очевидно, внимание румын было привлечено пальбой со стороны соседнего государства. Мне пришлось повернуть обратно на "родной берег".

Когда я выбрался из воды подальше от злополучного места, передо мной встал вопрос, куда податься. И тут я вспомнил о старом пулеметчике, подарившем мне жизнь и погибшем за батько, его жену и комиссара. В том, что он погиб, я не сомневался: красные махновцев в плен не брали - знали, что все равно сбегут. Звали этого пулеметчика Василь Макаренко, а родом он был из села Песчаный Брод. Я об этом знал потому, что он приходился односельчанином жене Махно Галине, и мы часто заглядывали в эту уютную деревушку, чтобы проведать ее "батькiв". В один из таких визитов я подружился там с дочерью Василя чернобровой красавицой Ганной и теперь дал себе слово во что бы то ни стало увидеться с ней и рассказать о героической смерти ее отца.

В ближайшем бессарабском городке (в Дубоссарах?) я выменял комиссарскую кожанку на буханку хлеба, лохмотья, нищенскую суму и посох и, заделавшись попрошайкой-беспризорником, отправился на родину Макаренко.

Впервые за последние годы я почувствовал себя не грозным и всесильным подручным командира или атамана, а бесправным подростком. Все кто ни попадя могли дать мне пинка под зад, не говоря уже о словесных издевательствах, типа "бог подаст", и оскорблениях. В драной холщовой суме у меня был припрятан верный маузер с ручкой, до блеска отполированной не по-детски твердой ладонью, но ведь не "пускать в расход" каждого обидчика! Вот так я и вкусил сполна все прелести мирной жизни.

Как бы то ни было, еще до первого снега я притопал в Песчаный Брод живописное село, раскинувшееся белыми мазанками по холмистым берегам извилистой речушки Черный Ташлык. Известие о смерти отца Ганна восприняла почти спокойно: она давно уже не мечтала увидеть его в живых, зная, на какое дело и против кого он отправился. Само собой получилось так, что я остался у нее на зиму, а по весне, на Красную Горку, мы поженились (не хочется употреблять это современное казенное "официально зарегистрировали брак"). Так я стал Александром Макаренко. Я женился на Ганне в твердой уверенности, что проживу с ней до конца жизни и что у нас будет десять детей и тридцать внуков, из которых образуется отдельное село, а когда придет "курносая", мы умрем в один день, взявшись за руки. Наверное, так бы оно и случилось, кабы мы жили где-нибудь на спокойном острове, например, в Австралии. Но Россия, а заодно и Малороссия, никогда не бывает безучастна к судьбе своих сыновей. Эх, мать... Но не буду забегать вперед.

Мирная передышка обволакивала сладкой дремой. Она представлялась вечной, словно капельмейстер эпохи сменил музыкальную программу: после бешеного фокстрота революции и войны, в котором дни наступали на ноги неделям, дымный воздух наполнился тягучими бесконечными романсами, плавно переходившими из одного месяца в другой и третий...

Середина двадцатых годов прошла без событий. Время остановилось. Если бы я не работал школьным учителем, то не смог бы отличить воскресенье от остальных дней недели, как не отличали этого мои односельчане. Лишь ученики точно знали, когда наступит заветный седьмой день, в который не нужно идти на урок... Календарь - вот источник исторических пертурбаций!

Наше село долгое время существовало как бы на Марсе. Радио тогда не было, газеты до нас не доходили. Уполномоченные по хлебозаготовкам обходили нашу благословенную землю стороной по той простой причине, что хлеба у нас не было. Вот ведь все как просто: кто везет, на том и едут.

Мы не везли - нам везло. Но главное, нам повезло с партийцем, которого городская ячейка отправила к нам организовывать комунну. Звали его Серафим Мокролапов. До прихода к нам он работал на криворожском (от Кривого Рога, а не от "кривой рожи") механическом заводе. В земледелии он, понятно, был не в зуб шестеренкой, и хитрые крестьяне убедили его в том, что наиболее прогрессивная революционная культура - это конопля. Из нее, мол, можно печь лепешки, варить щи и пускать корни на соления.

Кроме того, в сушеном виде она заменяет табак и благодаря особому воздействию на мозги позволяет решить проблему самогоноварения.

Подозреваю, что Мокролапов купился именно на последний пункт, поскольку у него было задание от партии "искоренить пьянство".

Конопля действительно оказалась панацеей от напастей советской власти: