Мемуары

После того, как Клаузен выложил мне все это, я прервал беседу. Учитывая опасность, угрожавшую нам в связи с этими планами, я счел целесообразным срочно переговорить с нашим посланником в Копенгагене, так как, в конце концов, Дания была нашим крупнейшим поставщиком мяса и жиров, и именно в этот период войны ее нужно было охранять от всевозможных потрясений. Посланник выразил мне свою озабоченность по этому поводу, но не смог дать мне никакого рецепта, чтобы охладить разгоряченные головы. Я решил применить испытанное средство — тактику изматывания.

Перед тем, как продолжить переговоры с Клаузеном, я позвонил Гейдриху, который сразу же понял ситуацию и приказал сохранять спокойствие в Дании, потребовав от Клаузена повиновения. Столкновения между мной и Клаузеном, которого я ожидал, не произошло. Уже до начала нашей следующей встречи он был в подпитии. Я слушал его некоторое время, ожидая момента, когда он сам сделает роковой шаг. И этот момент наступил: если мы не примемся всерьез за подготовку его планов, выкрикнул он возбужденно, он от всего отказывается. Я приказал остальным присутствующим покинуть помещение. Затем я сказал: «У меня нет ни времени, ни желания слушать вашу пьяную болтовню. Ваши намерения не совпадают с интересами рейха. Мы можем обойтись и без г-на Клаузена. Это мое последнее слово и помните, не пытайтесь еще раз шантажировать руководящие инстанции рейха. Я не знаю, будет ли у вас в противном случае возможность наблюдать дальнейшие события в качестве стороннего наблюдателя».

Клаузен побледнел как полотно и испуганно съежился на стуле. Теперь он начал жалобно оправдываться, говоря, что и для него все это очень тяжело. Я постарался его утешить, но в остальном остался тверд. Ему ничего не оставалось делать, как удовлетвориться этим.

Постепенно Клаузен примирился с необходимостью подчиниться нашим указаниям. Ему удалось также, с помощью некоторых наиболее опытных и способных разведчиков, установить контакты с коммунистами в Дании и Швеции. Некоторым из наших доверенных людей, датчанам, удалось даже проникнуть в зарубежные резидентуры русской разведки. Так, через некоторое время возникла хорошо налаженная связь с Россией, через которую мы получали великолепную информацию политического характера.

В течение последующих месяцев мой личный рабочий план включал создание «национальных разведок» в возможно большем количестве европейских стран. Я даже подумывал о создании федерации европейских разведок, которая была бы своего рода «информационным резервуаром». Я планировал также, в тесной связи с этим, возродить известную консульскую академию в Вене. Раньше в этом учебном заведении готовились кадры императорско-королевской дипломатической службы. Я предполагал использовать эту академию главным образом для обучения пополнения из стран Восточной, Юго-Восточной и Южной Европы. С помощью наших дружественных отношений с арабским миром я хотел привлечь к этому и мусульманское население Балкан, а также тюркские народы Советского Союза. Главнейшим принципом работы этих разведок было решительное использование их против России, причем в первую очередь мы должны были учитывать наши собственные интересы. Венгерская, румынская, хорватская, сербская, болгарская и турецкая разведки уже высказали готовность начать сотрудничество. После объединения наших усилий на первых этапах, планировалось привлечь Испанию, Португалию и Францию. В Италии следовало ожидать трудностей; ни военная, ни политическая разведки Италии не выразили желания примкнуть к нам. Швеция и Швейцария, учитывая положение дел, не брались в расчет. В Финляндии же моя подготовительная работа шла довольно успешно.

Я доложил о своих намерениях Гейдриху. Он покачал головой и прямо ответил, что не возлагает больших надежд на такого рода планы. Такие дела нужно обдумывать более тщательно. Вскоре он перешел на другую тему, которая явно занимала его гораздо больше. Речь шла о трениях, вновь возникших в его отношениях с Гиммлером. Причиной их он считал то, что Гиммлер завидует его успехам в протекторате, и ему явно не нравится то, что Гитлер очень доволен его, Гейдриха, служебными делами и охотнее всего беседует с Гейдрихом с глазу на глаз, без Гиммлера или Бормана. Гейдрих назвал при этом Гиммлера «бюрократической задницей», завистником, не дающим ему спокойно жить. При этом я заметил, да на это намекнул и сам Гейдрих, что из-за этих разногласий ему было довольно-таки не по себе. Правда, сказал он, его еще защищает пока успех, которым пользуется его работа у фюрера, но он плохо представляет себе, как ему избавиться от «тесной обуви» — Гиммлера и Бормана. Прибегнуть открыто к помощи Гитлера было опасно, так как тот реагирует на такие вещи, как правило, отрицательно. Кроме того, в таких случаях он, пожалуй, еще более ревностно, чем Гиммлер, отстаивает принципы ордена СС (идею верности).