Мемуары

Агент У3 тем временем сообщил, что ему не удалось разузнать в Варшаве ничего нового. Опираясь на наши наблюдения, я имел все основания полагать, что налицо сотрудничество польской разведки, входящей в польское движение Сопротивления, с японской разведкой. Ведь маньчжурская миссия на практике была «японским посольством». Дело теперь было лишь в правильном выборе момента. Мы еще не знали, произойдет ли во время встречи в зоопарке обмен разведывательными материалами устно или будут переданы какие-то документы. В последнем случае мы должны были вмешаться в самый момент передачи, так как промедление вынудило бы нас прибегнуть к обыску, который был крайне нежелателен вследствие экстерриториальности наших поднадзорных. В случае, если участники встречи вздумали бы ограничиться устной беседой, наши сотрудники должны были постараться подслушать как можно больше из их разговора.

Сначала я связался с компетентным юристом администрации Тиргартена. На следующее утро наши «садовники» заступили на службу в зоопарке, облачившись в зеленые передники и вооружившись садовым инвентарем. Точно в десять часов на такси подъехал К. Расплачиваясь, он быстро оглядел прилегающую местность. Потом он отправился по одной из пешеходных дорожек как беззаботный посетитель. И тут — для наших сотрудников остается загадкой, откуда он так неожиданно появился — из соседней аллеи вышел Николь. К. явно знал его в лицо. Остальное произошло очень быстро. После короткого приветствия К. вытащил из кармана брюк пакет и передал его собеседнику. В этот же момент их арестовали. Чуть позднее та же судьба постигла Н. , кроме того, для надежности мы на улице арестовали кухарку и всех польских сотрудников маньчжурской миссии, имеющих маньчжурские паспорта. Поскольку при этом мы нарушили принцип дипломатической неприкосновенности, я тут же проконсультировался с унтер-статс-секретарем Лютером из министерства иностранных дел о возможных обоснованиях для извинений, которые, в случае необходимости, мы должны были принести. Мы могли, например, изобразить аресты результатом ошибки, но, как вскоре выяснилось, нам не пришлось делать этого, так как Н. и Николь дали нам слишком много доказательств своей вины.

Пакет, переданный К. Николю, содержал средних размеров платяную щетку, почти новую, с серебряной спинкой, и непочатый тюбик зубной пасты. Довольно долго мы колдовали над этими вещами, наконец обнаружили, что, если нажать сбоку на спинку платяной щетки, она сдвигается, и ее можно отделить от остального корпуса. В деревянном корпусе, на который была наклеена щетина, оказались алюминиевые трубочки с проявленной микропленкой. Такое же открытие мы сделали, исследуя тюбик с зубной пастой. Таким образом, в наших руках оказалось сорок микропленок. Пересняв и увеличив их, мы увидели, что на пленке были засняты три тома разведывательного материала. Часть материалов на английском и французском языках освещала общую политическую ситуацию в разделенной на две части Польше. В одном документе, составленном на польском языке, содержался тщательный объективный анализ психологических ошибок и упущений, совершенных оккупационными властями обеих стран — Германии и СССР, причем русские выглядели в более неприглядном виде, чем мы. Дальнейшая информация касалась системы планирования и структуры польской армии Сопротивления; она явно была рассчитана на финансовую поддержку разведок дружественных стран. Остальной материал содержал сведения о мощности и рассредоточении германской оккупационной армии, дополненные множеством точных статистических данных. В главном командовании вермахта немало удивились столь точной и обширной информации, тем более, что цифры соответствовали действительности до малейших деталей. Объяснение этому мы могли найти лишь в сотрудничестве польских женщин с разведкой противника. Сообщения о военных мероприятиях, только еще находящихся в стадии планирования, содержащиеся в материалах К. , можно было объяснить лишь тем, что они получены от польских женщин, знакомых высокопоставленных немецких офицеров.