Мемуары

Во время болезни блаж[енной] пам[яти] Госуд[арыни] Императ[рицы] Елисаветы Петровны, в декабре месяце 1761 года, слышала я из уст Никиты Ивановича Панина, что трое Шуваловы — Петр Иванович, Александр Иванович и Иван Иванович — чрезвычайно робеют о приближающей[ся] кончине Государыни Императрицы, о будущем жребии их; что от сей робости их родятся у многих окружающих их разнообразные проекты; что наследника ее все боятся; что он не любим и не почитаем никем; что сама Государыня сетует, кому поручить престол; что склонность в ней находят отрешить наследника неспособного, от которого много имела сама досады, и взять сына его семилетнего и мне поручить управление, но что сие последнее, касательно моего управления, не по вкусу Шуваловым. Из сих проектов родилось, что посредством Мельгунова Шуваловы помирились с Петром III, и Государыня скончалась без иных распоряжений. Но тем не кончилась ферментация[clxxxii] публики, а начало ее приписать можно дурному Шуваловскому управлению и беззаконному Бестужевскому делу, то есть с 1759 года.

При самой кончине Госуд[арыни] Имп[ератрицы] Елисаветы Петровны прислал ко мне князь Михаила Иван[ович] Дашков[clxxxiii], тогдашний капитан гвардии, сказать:

«Повели, мы тебя взведем на престол». Я приказала ему сказать: «Бога ради, не начинайте вздор; что Бог захочет, то и будет, а ваше предприятие есть рановременная и несозрелая вещь». К князю Дашкову же езжали и в дружбе, и согласии находились все те, кои потом имели участие в моем восшествии, яко-то: трое Орловы[clxxxiv], пятеро капитаны полку Измайловского и прочие; женат же он был на родной сестре Елисав[еты] Воронцовой, любимицы Петра III. Княгиня же Дашкова от самого почти ребячества ко мне оказывала особливую привязанность, но тут находилась еще персона опасная, брат княгинин, Семен Романович Воронцов[clxxxv], которого Елисавета Романовна, да по ней и Петр III, чрезвычайно любили. Отец же Воронцовых, Роман Ларионович, опаснее всех был по своему сварливому и переменчивому нраву; он же не любил княгиню Дашкову.

Императрица Елисавета Петровна скончалась в самое Рождество 25 декабря 1761 года, в три часа за полудни; я осталась при теле ее. Петр III, вышед из покоя, пошел в Конференцию и прислал мне сказать чрез Мельгунова, чтоб я осталась при теле, дондеже пришлет мне сказать. Я Мельгунову сказала: «Вы видите, что я здесь, и приказание исполню». Я из сего приказания заключила, что владычествующая фракция опасается моей инфлу[е]нции[clxxxvi]. Тело Императрицы еще обмывали, когда мне пришли сказать, что генерал-прокурор князь Шаховской[clxxxvii] отставлен по его прошению, а обер-прокурор сенатский Александр Иван[ович] Глебов пожалован генерал-прокурором. То есть слывущий честнейшим тогда человеком — отставлен, а бездельником слывущий и от уголовного следствия спасенный Петром Шуваловым — сделан на его место генерал-прокурором.

Тело Императрицы Елисаветы Петровны едва успели убрать и положить на кровать с балдахином, как гофмаршал ко мне пришел с повесткою, что будет в галерее (то есть комнаты чрез три от усопшего тела) ужин, для которого повещено быть в светлом богатом платье. Я послала по богатое платье в комнаты сына моего, живущего возле покойной Государыни. Я оделась и паки в таком наряде пришла к усопшему телу, где мне велено было оставаться и ждать приказаний. Тут уже окошки были открыты и Евангелие читали.