Мемуары

Это дело я назначил на послезавтра, чтобы выйти из моей тюрьмы в течение ночи и не возвращаться уже более; с товарищем я был уверен сделать в три или четыре часа отверстие в крыше Дворца дожей, поместиться там и тогда употребить все средства, которые случай мне представит, чтобы спуститься на землю. Но до этого было еще далеко: моя злая судьба готовила мне еще не одно затруднение. В этот день (понедельник) около двух часов пополудни, в то время как отец Бальби работал, я услыхал шум отворявшихся дверей в залу, смежную с моей тюрьмой. Я сильно взволновался, но имел настолько присутствия духа, что постучал два раза, — знак опасности, условленный вперед, при котором отец Бальби должен немедленно ретироваться, войти в свою тюрьму и привести все в порядок. Спустя минуту Лоренцо отворяет мою тюрьму и извиняется, что принужден дать мне общество весьма неприличного господина. Это был человек от сорока до пятидесяти лет от роду, маленький, худощавый, безобразный, скверно одетый, с черным, круглым париком на голове; два сторожа связывали его в то время, как я его рассматривал. Я не мог сомневаться в том, что это негодяй, так как Лоренцо рекомендовал его таким образом в его же присутствии, и эти слова не произвели на него никакого впечатления.

— Трибунал, — отвечал я, — может делать, что ему угодно.

Лоренцо принес ему тюфяк и сказал, что трибунал назначает ему десять су в день; затем он запер нас.

Опечаленный этим обстоятельством, я рассматривал плута. Я собирался расспрашивать его, но он начал говорить сам благодаря меня за тюфяк. Желая сманить его на свою сторону] я ему сказал, что он будет обедать вместе со мною; он поцеловал у меня руку, спрашивая: будет ли он иметь право сохранять десять су. Я отвечал, что да. При этих словах он стал на колени и, вытащив из кармана громадные четки, стал водить глазами по комнате.

— Что вы ищете?

— Извините меня, сударь, я ищу образ Пресвятой Девы, ибо я христианин; если бы по крайней мере здесь было хотя маленькое Распятие; никогда я еще не чувствовал такой потребности помолиться Св. Франциску Ассизскому, как в настоящее время.

Я с трудом удержался от улыбки, не из-за его христианской набожности, потому что совесть и вера суть предметы, которых мы не имеем права оспаривать, но по причине его манер; я предположил, что он принимает меня за еврея, и поспешил дать ему образок Пресвятой Девы, который он поцеловал, говоря мне, что его отец, альгвасил, не выучил его грамоте.

— Я весьма пристрастен, — прибавил он, — к четкам.

И он начал рассказывать мне множество чудес, которые я выслушивал с терпением ангела. Он просил меня позволить ему читать свои молитвы, глядя на образок. Как только он окончил, я спросил его: обедал ли он? Он отвечал, что умирает от голода. Я дал ему все, что у меня было; он скорее пожирал, чем ел, выпил все вино, бывшее у меня, и когда вино подействовало, начал плакать, затем говорить какую-то чепуху. Я спросил его о причине его несчастия, и вот что он рассказал мне: