Мемуары

Назавтра в семь часов я был у донны Цецилии. Нанятый мной фаэтон стоял у дверей, так же как и предназначавшаяся для меня двухместная коляска. На этот раз я нанял элегантное «визави». Донья Цецилия пришла в восторг от мягких и покойных рессор*. «Это мой экипаж на обратном пути», — объявила донна Лукреция, и я отвесил ей глубокий поклон, как бы ловя ее на слове. Чтобы не возбуждать подозрений, она никак не ответила на мой поклон. Предвкушение близкого счастья еще более увеличило мою прирожденную веселость. В Фраскати, распорядившись приготовить обед, мы отправились прогуляться до Виллы Людовизи и условились на случай, если разбредемся, встретиться в гостинице. Достойная вдова оперлась на руку своего зятя, Анжелика поступила таким же образом с женихом, Лукреция осталась моей счастливой добычей. Урсула с братом убежали от нас, и через четверть часа моя прелестная возлюбленная оказалась со мною наедине.

— Понял ли ты, — сказала она, — с каким милым простодушием я обеспечила на обратный путь два часа наедине? И вдруг мы вдвоем гораздо раньше! Как хитроумна любовь!

— Да, моя прелесть, зачем любви пользоваться нашим умом, когда у нее есть свой! Я тебя обожаю. Я провел так много дней без тебя лишь для того, чтобы полнее были радости этого дня.

— Я об этом не думала. Это все ты устроил. Как много ты умеешь для своих лет!

— Еще месяц назад я был совсем несведущ. Ты первая женщина, которая посвятила меня в истинные таинства любви. Что я буду делать, когда ты уедешь! Ведь во всей Италии не найти второй такой женщины.

— Как! Я твоя первая любовь? Бедняжка, ты не вылечишься от этого. Если б я была твоей! Ты тоже моя первая любовь, первая и последняя. Счастлива та, которую ты полюбишь после меня. Нет, нет, я не ревную, но я хотела бы знать, что ее сердце будет таким же, как и мое.

Наступила минута покоя. Я любовался самым пленительным беспорядком, в каком она пребывала, как вдруг мысль, что нас могут застигнуть, встревожила меня. Я сказал ей об этом.

— Не бойся, мои друг, — успокоила она меня. — Мы под защитой добрых гениев.

Мы отдыхали, черпая во влюбленных взглядах друг друга новые силы, и вдруг Лукреция, быстро взглянув направо, воскликнула:

— Вот видишь, мой милый, я тебе говорила! Да, наши гении хранят нас. Ах, как он смотрит на нас, словно старается успокоить своим взглядом. Посмотри на этого маленького демона. Это самое тайное из тайн природы. Полюбуйся им Это или твой или мой гений.

Я подумал, что она бредит.

— Что ты говоришь, душа моя? Я тебя не понимаю. Чем я должен любоваться?

— Разве ты не видишь эту змейку? Посмотри, она же восхищается нами!

Я взглянул туда, куда меня приглашали взглянуть: в самом деле, переливающаяся огненными цветами змея длиной с локоть, приподняв головку, смотрела на нас. Зрелище это ничуть меня не обрадовало, но я не хотел показаться менее бесстрашным, нежели моя подруга.

— Неужели, — спросил я, — моя обожаемая подруга, тебя нисколько не пугает ее вид?

— Он меня восхищает, — ответила она. — И я уверена, что это божество, только прикинувшееся змеей.

— А если это божество прямо по траве скользнет к тебе?

— Я крепко прижмусь к твоей груди, а в твоих объятиях Лукреция ничего не боится. Смотри, смотри! — закричала она. — Она уползает. Скорей, скорей. Она дала нам знак, что кто-то идет сюда. Она говорит нам, что надобно искать другое убежище для нашей любви.

Мы нехотя поднялись и усталой поступью двинулись вперед. И тут же из соседней аллеи к нам вышла донна Цецилия под руку с адвокатом. С самым естественным видом я спросил ее, боится ли ее дочь змей.

— Да, вообразите, — ответила она. — Несмотря на весь свой ум она до обмороков боится грозы и поднимает ужасный крик, едва завидит самую маленькую змейку. Кстати, здесь их много, но их не надо бояться: они здесь не ядовитые.

У меня волосы встали дыбом: выходит, мне пришлось стать свидетелем подлинного чуда, совершенного любовью. В это время к донне Цецилии подбежали младшие дети, и мы с Лукрецией как ни в чем не бывало снова отделились от остальной компании.

— Удивительная, восхитительная женщина, скажи мне, что бы ты делала, если б вместо твоей милой змейки возле нас появились твоя матушка и супруг?

— Ничего! Разве ты не знаешь, что в минуты торжества любви для влюбленных существуют только они сами? Разве ты сомневаешься, что я отдаюсь твоим ласкам полностью?

— Ты думаешь, — снова спросил я, — нас никто не подозревает?

— Мой муж не думает, что мы влюблены, или относится к этому как к пустякам, обычным в юности. Матушка моя умна и, быть может, догадывается, но она понимает, что это не ее дело. Сестра моя, конечно, знает, разве она может забыть сломанную кровать? Но она осторожна, а кроме того, ей вздумалось жалеть меня. И она не представляет, каковы мои чувства к тебе. Да я и сама прожила бы всю жизнь, не имея представления о таких чувствах, если бы не ты. То, что я чувствую к своему мужу… это скорее признательность, то, что мне полагается чувствовать в моем положении.