Мемуары

Мы отыскали место в купе второго класса. Когда вошел проводник, я показала ему перронные билеты. Герта превратилась в сплошной поток слез. Сквозь рыдания, сбивчиво я наплела, будто билеты мы потеряли, а на оставшиеся деньги купили перронные. С сочувствием поглядев на нас и сказав, к нашему большому облегчению, что мы можем оставаться в поезде, проводник пообещал попросить своего коллегу, который скоро его сменит, спокойно довезти нас до Берлина.

Из дома, не без помощи добрых людей, нам удалось добраться до Варнемюнде, [32]на Балтийское море, чтобы после всех приключений провести какое-то время в более спокойной обстановке. Мы много купались, загорали, и я, когда не сильно припекало, тренировалась на пляже, поставив перед собой цель: осенью хотя бы раз выступить в концертном зале. Профинансировать этот вечер я надеялась уговорить отца. Мне уже сейчас очень хотелось знать, как меня принимает публика и над чем нужно еще поработать.

За моими экзерсисами на пляже долго наблюдал один молодой человек. С узким аристократической лепки лицом и темными волосами. Однажды он решился представиться: «Гарри Зокаль, [33]из Инсбрука», [34]и, сделав несколько комплиментов по поводу моих импровизированных пляжных танцев, сказал:

— Хотите, я помогу вам с ангажементом на несколько вечеров в Инсбрукском городском театре?

— Вы художественный руководитель или директор театра? — удивилась я.

Он усмехнулся:

— Ни то ни другое, но у меня есть деньги, чтобы арендовать театр, и я убежден, вы будете иметь большой успех.

На что я сдержанно ответила:

— До этого еще далеко, нужно много лет учиться.

— Вы играете в теннис? — поинтересовался он. Я ответила утвердительно. Вечером он пригласил нас с Гертой на ужин в необычный ресторан с рыбным меню. Герта была непривычно раскованной. Этот мужчина ей явно понравился.

С той поры мы стали неразлучными друзьями. Гарри отлично играл в теннис, и мы ежедневно бывали на корте. Скоро выяснилось, что он симпатизирует мне, а не Герте, но я не разделяла его чувств.

И вот отпуск подошел к концу. В последний день Зокаль спросил меня напрямик, не выйду ли я за него замуж. Я всегда испытывала неловкость, когда в меня влюблялся мужчина, а я не могла ответить взаимностью. Но Зокаль не переставал надеяться; он, кажется, решил бороться за меня.

Когда мы вернулись домой, выяснилось, что мои родители еще в Бад-Наухайме, родители Герты тоже пока в отпуске. Нам повезло. Лишь много лет спустя мы поведали своим близким о наших приключениях.

Конкурс красоты

В залах для праздничных мероприятий берлинского Зоологического сада устраивали конкурс красоты. Отец проводил конец недели на охоте, так что мы с матерью могли посетить это шоу. Она сшила мне красивое серебристо-зеленое шелковое платье, отороченное белыми лебедиными перьями. На тумбах для объявлений можно было прочесть, что в конкурсе примут участие звезды экрана и среди них Ли Парри, [35]известная в то время киноактриса, яркая блондинка родом из Мюнхена. Театр и кино манили меня все больше и больше, а ведь я воспитывалась в строгих бюргерских правилах.

Залы оказались переполнены, пришлось протискиваться сквозь толпу. Никакого удовольствия это мероприятие, казалось, не предвещало. Все наступали друг другу на ноги, а то и дело мелькавшие перед глазами люди заслоняли сцену. Со всех сторон протягивали карточки, которые я, однако, не брала, так как считала их лотерейными билетами, а мне не разрешалось брать ничего от посторонних людей. Меня в основном интересовали кинозвезды, которые должны были появиться на украшенном цветами подиуме. Лишь после того, как удалось протиснуться поближе к сцене, я узнала, что девушки — обладательницы наибольшего числа карточек получат призы. Вот тут-то я и пожалела, что не брала записок, теперь я от них не отказывалась.

Вдруг заиграли туш, и какой-то господин на сцене попытался установить тишину.

— Дам, получивших больше двадцати записок, — воскликнул он, — прошу подняться на подмостки.

Я с волнением пересчитала свои бумажки — их было даже больше, чем требовалось, — и, ослепленная светом прожекторов, поднялась на сцену. Снизу мне под ноги продолжали бросать записки, столько, что я даже не могла все их собрать и удержать в руках. Рядом со мной стояло еще тридцать молодых девушек. Снова заиграли туш, и начался окончательный подсчет голосов.

Первый приз, как и ожидалось, получила блондинка Ли Парри — в белом тюлевом платье с серебряными блестками. Второй приз — я думала, что провалюсь сквозь землю, — достался мне. Раздались бешеные аплодисменты, меня стащили со сцены и, к ужасу матери, понесли на руках через зал. Больше толкотни я боялась вспышек аппаратов репортеров. Боже, что будет, если отец увидит в газетах мою фотографию!

Протягивая цветы и карточки, многие интересовались, как меня зовут, и просили дать адрес. С большим трудом удалось выбраться из толпы. Совесть у нас с матерью была нечиста, но, к счастью, отец ни тогда, ни позже так ничего и не узнал.