Мемуары

И еще неприятность: при проверке приговоренных нуба не нашли Туками. Не согласившись, видимо, с жестким приговором, он сбежал в горы. Вряд ли он вернется, ведь тогда ему придется отсиживать утроенный срок.

Когда я, расстроенная, вернулась в Тадоро, Вальтер и Дитер уже начали приготовления к отъезду из Тадоро, хотя я с удовольствием сделала бы еще несколько кадров. Вот так подошел конец экспедиции, слишком скорый и казавшийся преждевременным — мои люди хотели уехать, а я нет. Прощание было печальным, самым болезненным из тех, которые я пережила у нуба.

До отъезда я еще раз навестила родственников тех нуба, которые находились в тюрьме, их родителей, братьев и сестер. Я поделила свои припасы, сделала им маленькие подарки и была рада видеть, что особенно никто из них не расстраивался. Они знали, что мужчины вернутся, будут встречены как герои и всех ждет большой праздник.

Вскоре мне удалось еще раз увидеть своих заключенных друзей. Когда наши автобусы проезжали по Кадугли, я еще издали заметила арестантов за уличной работой. Они махали и выкрикивали мое имя. Я сразу же велела остановиться. Неожиданная радость. Все подошли ко мне, мы пожали друг другу руки. У меня было единственное желание — помочь им, но из-за нетерпеливости моих помощников по экспедиции пришлось расстаться быстрее, чем хотелось бы.

Еще долго я махала рукой, пока очертания нуба не поглотила пыль.

Бесконечные трудности

Я прибыла в Мюнхен только через несколько недель. Автобусы все еще находились в пути. Их перебазирование на поезд и пароход оказалось почти невыполнимо. Для этого следовало за несколько месяцев забронировать места на «Штерненфельсе».

Герхарду Фромму и мне удалось пересесть на поезд. Вальтеру и Дитеру пришлось остаться в Семейхе. Для «фольксвагенов» не нашлось подходящего вагона. Их смогли перегрузить только через три недели в Семейхе. Когда наши автобусы наконец прибыли в Хартум, я получила уведомление о доотправке вагона в Порт-Саид. Но и на этот раз без случайностей не обошлось.

Однажды утром меня разбудили в доме друзей Вайстрофферов. Передо мной возник Вальтер и принялся стенать:

— Ночью взломали машину, а так как мы не спохватились вовремя, украли многое.

— И пленки? — с тревогой спросила я.

Он довольно неопределенно покачал головой:

— Пожалуйста, идемте со мной, нужно заявить в железнодорожную полицию.

Там мне разъяснили, что администрация дороги ответственности за воровство не несет. Отвечать должны мои спутники. Вопреки предписанию, они оставили машину без присмотра на десять часов и отправились бродить по ночному городу — легкомыслие невероятное. Кино- и фотоматериалы, похоже, еще были на месте, дай бог, и кинокамера «аррифлекс» тоже. Зато пропали наши фотоаппараты, в том числе моя «лейка» с оптикой, экспонометры, радио, полевой бинокль, а также личное имущество.

На следующее утро я летела в Мюнхен, сбросив 12 килограммов, больше, чем за последние два года. Меня можно было ставить в поле вместо птичьего пугала. В душе я настолько предавалась отчаянию, что буквально дошла до последней точки. Я не могла себе простить, что не находилась рядом с матерью, когда она умирала. Меня мучило, что ее больше нет в нашей квартире. Теперь я совсем одна. Даже Ханни не было рядом со мной: за это время она вышла замуж и счастливо жила в Вене. Ее муж — доктор Ланске, видный австрийский телевизионный режиссер. Ей жилось очень хорошо.

Когда я перебираю свои записи и читаю, что испытала за эти два года, то во мне поднимается сильнейшее чувство протеста.

Все мое спасение было в фильме о нуба. Пленки следовало обрабатывать двумя способами: специальными материалами «Кодака» для дневного света Ektachrom Commercial, а также (для сюжетов, снятых во время сумерек) — высокочувствительным материалом Ektachrom ER, проявка которого в большинстве копировальных мастерских Германии еще не практиковалась. В отличие от США… Я бы охотно отдала пленки в «АРРИ», но до них эта техника еще не дошла. И мне пришлось обратиться в фирму Гейера.

Монтажный дом, который старший Гейер построил для меня в 1934 году в Берлине, вызывал восхищение кинооператоров даже из Голливуда. Но господина Гейера к тому времени уже не было в живых, а те, с кем он раньше работал, в большинстве своем также не могли мне ничем помочь. Я обратилась к пасынку Гейера, Вайсенбергеру. Тот встретил меня довольно дружелюбно и объяснил, что расходы на проявление, копирование и дорогостоящие проявочные материалы для цветных пленок могут в моем случае покрыться только из доходов от проката.

Теперь все зависело от качества съемки и проявочного материала. Я передала в фирму Гейера пробный ролик высокочувствительного ER-материала. Результат должен был показать, устроит ли меня проявка, сделанная сотрудниками Вайсенбергера или придется передать заказ в Америку.

Наконец из Гамбурга поступил готовый пробный ролик.