Мемуары

— Очень сожалею, что, пригласив к себе, оторвал вас от работы, но речь идет о неотложном деле, в котором я прошу помощи.

Тут я пришла в изумление. Фюрер продолжил:

— Не могли бы вы завтра пригласить к себе домой на чашку чаю доктора Геббельса и меня?

Я удивилась еще больше и вообще уже ничего не понимала:

— Мой дом еще не готов, я пока живу на Гинденбургштрассе.

Тогда Гитлер разочарованно спросил:

— Он еще не обставлен?

Я ответила, что мебели в доме почти нет. На это он со смехом заявил: «Великолепно», и возбужденно потер руки. Затем взял со стола газету и показал ее мне. Это была швейцарская «Вельтвохе». На первой полосе было напечатано: «Падший ангел Третьего рейха».

— Вы только почитайте, — предложил мне Гитлер, — что за бесстыдную ложь опять распространяют за границей. Я обычно не обращаю внимания на подобную пачкотню, но тут, как мне кажется, зашли слишком далеко, этого я доктору Геббельсу так просто не спущу.

Я проглядела длинное сообщение, действительно невероятное. Написано там было примерно следующее:

Во время ужина, устроенного рейхсминисгром доктором Фриком в честь иностранных гостей и приглашенных соотечественников, среди которых находились также Геббельс и киноактриса Лени Рифеншталь, как рассказывают, случился невероятный скандал. Во время ужина Геббельс встал и заявил, что у фройляйн Рифеншталь еврейское происхождение. Он потребовал, чтобы она немедленно покинула дом, оскорбленная дама в ответ на это отправилась в рейхсканцелярию. На следующий день машина для перевозки мебели забрала вещи Лени, а ей, впавшей в крайнюю немилость, пришлось покинуть Германию и как «падшему ангелу Третьего рейха» найти себе укрытие где-то в Швейцарии.

Гитлер был возмущен:

— Это безобразие непременно растиражирует скопище зарубежных газетенок, и потому мне хотелось бы немедленно опровергнуть его. Завтра пополудни, если мы будем приглашены на чай в саду вашего нового дома, господин Хоффманн сфотографирует нас. И в знак завершения строительства дома доктор Геббельс подарит вам букет роз.

Не могу утверждать, что мне понравилась идея фотографироваться вместе с Геббельсом, но я понимала мотивы, которыми руководствовался Гитлер.

Могла ли я предположить, какую роль сыграют в моей судьбе подобные снимки после окончания войны?!

Правда, одному из моих друзей, пользующемуся у художников огромной популярностью и одаренному художнику-анималисту Боллынвайлеру,[256] большому оригиналу, этот визит Гитлера принес неожиданный успех. Его любовь к животным была настолько безгранична, что ему удалось уменьшить даже мою антипатию к змеям. Чаще всего он рисовал в Берлинском зоопарке. Он мог зайти в любую клетку, и звери на него никогда не нападали. Я узнала, что ему не повезло: ни одна его картина не была представлена на первой выставке в Доме немецкого искусства. Отборочной комиссии он был совершенно неизвестен. И я решила с помощью моего секретаря вечером накануне визита собрать все картины Боллынвайлера, которые удастся разыскать, и украсить ими пустующие стены нового дома.

На следующий день, как и договорились, точно в назначенное время у меня появились Гитлер, Геббельс и фотограф Генрих Хоффманн. Кроме того, я пригласила маму, брата и некоторых своих знакомых. Все проходило в соответствии с программой.

Геббельс с улыбкой вручил мне большой букет красных роз, а Генрих Хоффманн прилежно сфотографировал это. Он сделал и групповые снимки — как мы все вместе осматриваем сад. Гитлер сначала не обратил внимания на картины Боллынвайлера. Когда же он оказался в одной из еще не обставленных комнат, то остановился перед моей самой любимой картиной — белая голова лошади на нежно-голубом фоне.

— Прекрасно, — сказал Гитлер.

— Великолепная картина, — поддакнула я, — очень люблю ее.

Гитлер повернулся к Хоффманну:

— Вы не знаете, представлен ли художник на выставке в Доме немецкого искусства?

Хоффманн ответил смутившись:

— Думаю, что нет, мой фюрер.

После чего Гитлер сделал то, на что я и рассчитывала. Он поручил Хоффманну затребовать картины Боллынвайлера для выставки в Мюнхене.

Всемирная выставка в Париже

Студия «Тобис» попросила меня поехать в Париж, где должны были демонстрироваться три мои работы. Наряду с «Голубым светом» и «Триумфом воли» на выставку был послан и производственный фильм о работе над картиной об Олимпиаде.