Мемуары

Конечно, нагрузки были большие, но только из-за капризов Фанка, непременно желавшего снимать фильм на айсбергах. А сама Гренландия настолько великолепна, что почти никто из нас не радовался мысли, что придется покинуть ее. Даже Удет, любивший удовольствия и ночную жизнь в обществе красивых женщин, и тот хотел там остаться. Все говорили: мы возвратимся сюда через два-три года обязательно. И так было не только с нами — люди, хоть раз побывавшие в стране айсбергов, говорили и чувствовали то же самое, а некоторые оставались навсегда.

В чем же великое чудо? Чем так околдовывает страна — без деревьев, без цветов, без растительности, если не считать меч-травы в летние месяцы? Я думаю, это невозможно объяснить, как и все сказочное. Очарование Гренландии сплетено, как вуаль, из тысяч невидимых шелковых нитей. Мы видим там по-другому, чувствуем по-другому. Вопросы и проблемы, занимающие Европу, теряют свою значимость, блекнут. То, что заставляло нас волноваться дома, в Гренландии почти не трогало. Гигантский балласт лишних, ненужных и, главное, никогда не делающих человека счастливым вещей, казалось, канул в море: никакого телефона, никакого радио, никакой почты и никаких машин — без всего этого можно обойтись. И мы не чувствовали постоянной нехватки времени, как это было на материке, — нам подарили кусочек настоящей жизни.

Отель «Кайзерхоф»

Я снова в Берлине. Прежде всего — поход к домашнему врачу Оскару Лубовски, между прочим, брату моего несчастного обожателя времен юности, Вальтера. Их сестра Хильда, красавица, была замужем за скульптором Тораком,[196] который, к сожалению, развелся с ней, так как она была еврейкой. Впоследствии она переселилась в Голландию. Оскар был чудесным врачом. Еще со времен «Святой горы» он лечил мой цистит, до сих пор всегда успешно. Но поскольку мне приходилось неделями участвовать в съемках на морозе, как было, в частности, в случае с «Пиц-Палю» или во время буранов в Гренландии, то болезнь возвращалась.

И на сей раз только через две недели наступило улучшение. Дома меня навещали друзья и рассказывали о том, что произошло во время моего отсутствия.

Гитлер еще не пришел к власти, партия потерпела ряд неудач: на афишных тумбах снова сообщалось о его выступлении во Дворце спорта. Я пообещала по возвращении рассказать о Гренландии и потому позвонила в отель «Кайзерхоф», где попросила к телефону Шауба или Брюкнера. На этот раз к аппарату подошел Шауб, который говорил со мной довольно сухо. Я попросила передать фюреру, что возвратилась из Гренландии. Уже через несколько часов у меня зазвонил телефон. Теперь у аппарата был Брюкнер. Он осведомился, не буду ли я свободна завтра во второй половине дня, — Гитлер с удовольствием выпьет со мной чаю. Мы договорились на пять часов.

Поднимаясь на лифте в отеле «Кайзерхоф», я обратила внимание на мужчину невысокого роста с сухощавым лицом и большими темными глазами, который бесцеремонно уставился на меня. Он был в плаще и фетровой шляпе. Как потом выяснилось, это доктор Геббельс, будущий министр пропаганды. Он вышел на том же этаже, что и я. Брюкнер, уже ожидавший меня, поприветствовал и незнакомца:

— Доктор, фюрер еще занят, посидите пока в салоне.

Затем адъютант провел меня в рабочую комнату Гитлера, который вышел мне навстречу и поздоровался непринужденно и сердечно. Его первые слова были:

— Ну, чего вы насмотрелись в Гренландии?

После того как я восторженно рассказала о своих впечатлениях и стала показывать фотографии, вошел Брюкнер и сказал:

— Доктор Геббельс ждет в салоне.

Гитлер прервал его:

— Передайте доктору, что скоро освобожусь.

Я же была настолько многословной, будто делала научный доклад.

В кабинете вновь появился Брюкнер и напомнил Гитлеру, что пора отправляться. Тот наконец поднялся и сказал вежливо:

— Извините, фройляйн Рифеншталь. Вы рассказывали так захватывающе, что я чуть было не опоздал на предвыборное собрание.

Тем временем появился Шауб, держа в руках пальто Гитлера. Одеваясь, фюрер сказал Брюкнеру:

— Подвезите фройляйн Рифеншталь в своей машине, а я зайду на минуту к доктору Геббельсу.

Я с удивлением спросила:

— Куда я должна ехать?

Брюкнер ответил:

— Фюрер предположил, что вы тоже направляетесь во Дворец спорта, но можете не успеть, поэтому я должен захватить вас с собой. Подождите здесь секунду, я сейчас вернусь за вами.

Дальнейшее происходило в большой спешке. Меня усадили в машину, где уже находились две дамы, имен которых я теперь не припомню.