Двор, как я сказал, пребывал тогда в Пуатье, и первое место в управлении государством принадлежало по видимости г-ну де Шатонефу, хотя на деле все по-прежнему оставалось в руках Кардинала. Тем не менее образ действий названного министра - твердый, решительный, благожелательный и прямо противоположный образу действий Кардинала - начинал снискивать одобрение его руководству и даже завоевал некоторое доверие в душе королевы. Кардинал был слишком хорошо об этом осведомлен, чтобы предоставить г-ну де Шатонефу время еще больше упрочить свое положение. Он счел, что его присутствие при дворе - единственное средство, какое он может противопоставить всем тем, кто вздумал бы выступить против него, и, предпочтя свои частные интересы государственным, доставил своим возвращением герцогу Орлеанскому и Парламенту ранее отсутствовавший у них предлог к объединению с Принцем.
Маршал Окенкур {33} получил приказание отправиться с двумя тысячами кавалерии к границе с Люксембургом, встретить там Кардинала и препроводить его туда, где будет находиться король. Кардинал беспрепятственно пересек королевство и прибыл в Пуатье, {34} такой же полновластный повелитель двора, каким был и ранее. Г-ну де Шатонефу постарались всячески показать, что он мало причастен к возвращению Кардинала, но во всем остальном внешне не замечалось никаких перемен, и явных знаков немилости г-ну де Шатонефу оказано не было. Больше того, Кардинал даже проявил по отношению к нему некоторую предупредительность, но г-н де Шатонеф опасался ему довериться и, совершенно правильно рассудив, что для человека его возраста и с его опытностью небезопасно и недостойно оставаться при отправлении государственных дел под началом своего врага, который будет располагать возможностью без конца подвергать его любым неприятностям и любым унижениям, задумал уйти со твоего поста. В качестве предлога он воспользовался тем обстоятельством, что после принятия по его совету решения отправить короля в Ангулем этот план, без его ведома, был изменен и тогда же принято решение двинуться к Анже и осадить его, против чего у него были бы возражения. Итак, испросив у короля отставку, он удалился в Тур.
Вскоре двор выехал из Пуатье и двинулся к Анже, в котором герцог Роган поднял народ; и этот город и вся провинция объявили себя на стороне Принца тогда же, когда герцог Орлеанский и парижский парламент объединились с ним против придворной партии. Вся Франция, казалось, замерла в ожидании исхода осады Анже, которая могла бы иметь весьма существенные последствия, будь оборона этого города более деятельной и достаточно продолжительной, чтобы задержать короля. Ибо, помимо того, что Принц смог бы овладеть лучшими крепостями соседних провинций, не подлежит сомнению, что пример герцога Орлеанского и парижского парламента был бы подхвачен наиболее влиятельными сословиями всего королевства, если бы двор оказался в необходимости снять эту осаду. Можно даже сказать, что в этом случае он был бы поставлен в крайне трудное положение, и особе короля угрожала бы прямая опасность, случись такая неудача в то время, когда герцог Немур, не встретив сопротивления, вступил во Францию во главе фландрской армии и старых войск Принца.
Эта армия переправилась через Сену в Манте, Герцог Бофор вместе с войсками герцога Орлеанского соединился с герцогом Немуром, и они двинулись вместе, ведя за собой семь тысяч пехоты и три тысячи кавалерии, к реке Луаре, где города Блуа и Орлеан {35} готовы были принять их сторону. Но потому ли, что Анже не был в состоянии обороняться из-за раздоров среди горожан, или, может быть, потому, что герцог Роган не захотел доверить свою жизнь и имущество шаткой верности схваченного колебаниями народа, он, после слабого сопротивления, передал эту крепость в руки короля, {36] получив дозволение удалиться в Париж к герцогу Орлеанскому.