Мемуары

Пока в Парламенте разыгрывалась пьеса с участием испанского посланца, Нуармутье с двумя тысячами конных выступил из Парижа, чтобы сопроводить в столицу обоз — пятьсот груженных мукой телег, находившихся в Бри-Конт-Робере, где располагался наш гарнизон. Получив сведения, что граф де Грансе, впоследствии ставший маршалом, идет от Ланьи, чтобы преградить ему путь, Нуармутье отрядил г-на де Ларошфуко с семью эскадронами занять овраг, который неминуемо должен был пересечь противник. Де Ларошфуко, боец более отважный, нежели искушенный, сгоряча увлекся, нарушил приказ и, покинув позиции, весьма для него выгодные, со всей силой обрушился на врага. Но поскольку он имел дело с обстрелянными солдатами, а сам располагал одними лишь новобранцами, его быстро отбросили 150. Сам он был тяжело ранен в грудь выстрелом из пистолета. Он потерял в сражении Розана, брата Дюра; маркиз де Сийери, его зять, был взят в плен; Рашкур, капитан первой роты моего кавалерийского полка, получил тяжелые ранения, и нам не миновать бы [142]потери обоза, не подоспей вовремя Нуармутье с остальной частью войска. Он отправил телеги через Вильнёв-Сен-Жорж, а сам двинул свои войска в боевом порядке по большому тракту через Гро-Буа на глазах Грансе, который не решился в виду противника перейти мост, лежавший на его пути. Нуармутье соединился со своим обозом в долине Кретей и, не потеряв ни одной повозки, доставил его в Париж, куда прибыл только в одиннадцать часов вечера.

Я уже описал вам две сцены, разыгравшиеся в один и тот же день — 19 февраля, а вот еще третья, последовавшая ночью, о которой, хотя она и не была столь гласной, должно рассказать вам теперь, ибо она имеет отношение ко многим важным событиям, о которых речь впереди.

Я уже упоминал, что мы с герцогом Буйонским в согласии с другими генералами просили посланца эрцгерцога отправить в Брюссель нарочного, который выехал в полночь. Вскоре после того мы — герцог Буйонский, его жена и я — сели ужинать у него в Отеле. Герцогиня в домашней жизни отличалась чрезвычайно живым нравом, а успехи минувшего дня оживили ее еще более обыкновенного, поэтому она объявила нам, что намерена повеселиться. Отослав всех слуг, она удержала одного только Рикмона, капитана гвардии ее супруга, которому оба совершенно доверяли. В действительности же герцогиня хотела на свободе поговорить с нами о делах, которые, по ее разумению, шли как нельзя лучше. За ужином я не стал ее разочаровывать, чтобы не испортить аппетита ни ей, ни герцогу, который к тому же сильно страдал от подагры. Но когда встали из-за стола, я заговорил по-другому: я объяснил им, что мы находимся в обстоятельствах как нельзя более щекотливых; будь мы в обыкновенной партии, при той благосклонности, какою мы пользуемся у наших сограждан, мы, без сомнения, были бы хозяевами положения, но Парламент, который в известном смысле составляет главную нашу силу, в некоторых других отношениях составляет главную нашу слабость; хотя он выказывает горячность и зачастую даже пыл, в нем живет дух покорности, который пробуждается при каждом удобном случае; даже в сегодняшних спорах понадобилось все наше искусство, чтобы Парламент сам не накинул себе петлю на шею; я согласен: то, чего мы от него добились, полезно, чтобы убедить испанцев, будто им легче подступиться к нему, нежели они предполагали, однако не скрою — двор, если он поведет себя умно, может от всего происшедшего весьма даже выиграть; двору удобно воспользоваться знаками почтения, хотя бы по наружности оказанными ему Парламентом, пославшим в Сен-Жермен отчет о приеме посла, как зацепкою, чтобы, не теряя достоинства, отказаться от прежнего высокомерия, а пышной депутацией, которую Парламент намеревается послать Королю, — как естественным поводом начать переговоры; я мог бы утешать себя надеждой, что придворная партия не сумеет извлечь полезного урока из дурного впечатления, какое к невыгоде двора произвел на Парламент отказ Королевы принять магистратов от короны, посланных в Сен-Жермен на другой день после отъезда Короля, и что она снова упустит представившийся [143]удобный случай, но меня убеждает в противном ласковая благосклонность, с какою приняты извинения, которыми мы сопроводили изгнание герольда, хотя двор должен видеть, что изгнали герольда под самым пустым и вздорным предлогом; Первый президент и президент де Мем, которые, без сомнения, возглавят депутацию, употребят все силы, чтобы растолковать кардиналу Мазарини, какова в нынешних обстоятельствах истинная его выгода; на самом деле эти двое заботятся о выгоде одного лишь Парламента, и, если они помогут ему выпутаться из дела, они охотно бросят нас на произвол судьбы, заключив мир на условиях, которые, оговорив нашу безопасность, не обеспечат ее, и, положив конец гражданской войне, ввергнут нас в прежнее рабство.