Мемуары

Получив известие о выигранной битве, нам должно не мешкая обнародовать его в Париже, сопроводив гравюрами. Господам де Витри и де Крамаю тогда же открыться другим узникам, овладеть Бастилией, арестовать коменданта, выйти на Сент-Антуанскую улицу с отрядом дворян, преданных маршалу де Витри, крича: «Да здравствует Король! Да здравствует граф Суассонский!» Г-ну д'Этампу — в назначенный час приказать своему отряду милиции бить тревогу, присоединиться к маршалу де Витри на кладбище Сен-Жан и идти ко Дворцу Правосудия 64, чтобы вручить Парламенту письма Графа и принудить палаты издать указ, его поддерживающий. Я, со своей стороны, вместе с двадцатью пятью дворянами, нанятыми мною под разными предлогами и даже не знавшими в точности для какого дела, должен встать во главе отрядов Пармантье и Герена, за которых ручался Л'Эпине. Добряк комендант, заподозривший, что я намереваюсь похитить мадемуазель де Роган, сам привел мне двенадцать [28]своих земляков. Я рассчитывал захватить Новый мост, через набережные соединиться с теми, кто шел ко Дворцу Правосудия, и затем воздвигнуть баррикады в районах города, более других охваченных духом мятежа... Расположение умов в Париже внушало нам безусловную веру в успех; то, как в нем сохранили тайну, походило на чудо. Граф Суассонский дал битву и выиграл ее. Вы, без сомнения, полагаете, что мы были почти у цели. Ничуть не бывало. Граф был убит в самую минуту победы 65, убит, находясь среди своих сторонников, и никто никогда не мог объяснить, как это случилось. Это кажется невероятным, и, однако, это чистая правда. Судите сами, что сталось со мной, когда я получил это известие. Граф де Крамай, без сомнения самый разумный в нашем стане, теперь заботился лишь о том, чтобы замести следы того, что в Париже известно было всего лишь шестерым. Впрочем, как правило, этого уже много, но еще более следовало опасаться Седана, где участники заговора имели менее нужды оберегать тайну, ибо, не собираясь возвращаться во Францию, менее опасались возмездия. Но все оказались в равной мере верны своему слову. Г-н де Витри и г-н де Крамай, которые вначале намеревались бежать из Бастилии, передумали. Ни один человек не проговорился, и это обстоятельство в соединении с происшествием, о котором я поведу речь во второй части моего повествования, было причиной того, почему я часто думал и говорил, что люди, привыкшие участвовать в делах большой важности, умеют хранить тайну чаще, чем это полагают.

Смерть графа Суассонского удержала меня на моем поприще, ибо я не находил для себя другого достойного дела, а я вошел уже в такой возраст, когда мне не пристало бы расстаться с духовным званием ради дела ничтожного. К тому же здоровье Кардинала становилось все хуже, и парижское архиепископство начинало прельщать мое честолюбие. Вот почему я решился не только продолжать служить Церкви, но и исполнять налагаемые ею обязанности. Все склоняло меня к этому. Г-жа де Гемене вот уже шесть недель как удалилась в Пор-Рояль. Г-н д'Андийи похитил ее у меня: она перестала пудриться, завивать локоны и дала мне отставку по всей форме, какую могло бы потребовать церковное покаяние. Если Господь Бог отнял у меня Королевскую площадь, то сам я потерял вкус к Арсеналу, где через лакея, посвященного в мои дела и совершенно мною подкупленного, я узнал, что капитан личной гвардии маршала Пальер пользуется милостями маршальши никак не меньше моего. Делать было нечего. Оставалось только удариться в святость.

Я и впрямь стал куда более добродетельным, по крайней мере с виду. Я вел жизнь весьма уединенную. Чтобы рассеять последние сомнения в том, какую стезю я избрал, я много времени посвящал книгам, усердно поддерживал знакомство со всеми столпами учености и благочестия, превратив свой дом едва ли не в академию 66, но притом усердно следил за тем, чтобы не сделать из академии судилища; как бы невзначай я начал обхаживать Каноников и кюре, с которыми встречался у моего дяди. Я не строил из себя святошу, так как не мог поручиться, что долго смогу им [29]прикидываться, но я всячески почитал святош, а в их глазах это один из главных признаков благочестия. Даже наслаждения свои я сообразовал с прочими своими поступками. Без любовной связи я обойтись не мог, но я завязал ее с молодой и кокетливой г-жой де Поммерё, а это не могло меня скомпрометировать: ее всегда окружали молодые люди, которые не только бывали у нее в доме, но и вообще повсюду следовали за ней по пятам, так что открытые ухаживания других служили ширмой для моих собственных, оказавшихся, во всяком случае некоторое время спустя, более счастливыми. Словом, игра моя удалась, и настолько, что я вошел в моду у людей моего звания; даже святоши повторяли вслед за г-ном Венсаном, применившим ко мне слова Евангелия, что мне хоть и недостает благочестия, все же я недалеко от Царствия Божия 67.