Мемуары

Вам будет понятнее наш замысел, когда я в подробностях опишу вам, как он был исполнен, однако прежде замечу, что самым опасным ударом, нанесенным мною в эту пору д'Эльбёфу, был слух, пущенный мною в народе через самых усердных прихожан, которые сами в него поверили, — слух о том, будто герцог вошел в сговор с войсками Короля, которые вечером 9 числа овладели Шарантоном. Как раз когда распространилась эта весть, я встретил д'Эльбёфа на лестнице Ратуши. «Вообразите, — сказал он мне, — есть люди, до того злобные, что они утверждают, будто я содействовал взятию Шарантона». — «Вообразите, — ответил я ему на это, — есть люди, до того коварные, что они утверждают, будто принц де Конти явился сюда по сговору с принцем де Конде».

Вернусь, однако, к исполнению замысла, о котором упомянул выше. Увидев, как переменилось настроение народа, который уже избавился от недоверия настолько, что не стал бы поддерживать герцога д'Эльбёфа, я счел, что соблюдать предосторожности более ни к чему и торжественность нынче будет столь же кстати, сколь накануне была уместна скромность.

Принц де Конти и герцог де Лонгвиль сели в большую роскошную карету г-жи де Лонгвиль, за которой следовала огромная ливрейная свита. Я сел рядом с первым из них у дверцы кареты, и таким образом мы со всею пышностью медленным шагом поехали ко Дворцу Правосудия. Накануне герцог де Лонгвиль туда не явился, — во-первых, я полагал, что, в случае волнений, юный возраст и царственное происхождение принца де Конти внушат народу более почтения, нежели особа герцога де Лонгвиля, бывшего к тому же предметом исключительной ненависти герцога д'Эльбёфа; во-вторых, герцог де Лонгвиль, не будучи пэром, не имел права присутствовать в Парламенте, и, стало быть, следовало договориться заранее о месте, которое и было отведено ему выше старейшины на стороне, противоположной той, где сидели герцоги и пэры.

Герцог де Лонгвиль сразу предложил Парламенту свои услуги, а также поддержку Руана, Кана, Дьеппа и всей Нормандии, и для того, чтобы Парламент мог вернее положиться на его слово, просил позволить ему поселить в Ратуше свою жену, сына и дочь. Судите о впечатлении, произведенном подобным предложением. Его энергично и учтиво поддержал герцог Буйонский, который по причине подагры вошел, опираясь на руки двух дворян. Он сел ниже герцога де Лонгвиля и, согласно нашему ночному уговору, как бы между прочим вставил в свою речь, что с великой радостью будет служить Парламенту под началом столь славного принца, как принц де Конти. Герцог д'Эльбёф вспыхнул при этих словах и [117]повторил то, что сказал накануне, — он, мол, уступит жезл главнокомандующего только ценою собственной жизни. Ропот поднялся при этом возгоревшемся споре, в котором герцог д'Эльбёф выказал более ума, нежели благоразумия. Он говорил весьма красноречиво, но невпопад: время спорить прошло, следовало смириться. Но я заметил, что люди малодушные никогда не смиряются тогда, когда должно.

И тут мы в третий раз пошли на приступ — теперь появился маршал де Ла Мот; сев ниже герцога Буйонского, он обратился к Парламенту с такой же речью, что и тот. Мы уговорились, что все эти персонажи появятся на сцене не вместе, а один за другим, ибо ничто так не трогает и не возбуждает народ и даже парламенты, у которых весьма много общего с народом, как разнообразие зрелища. Мы не ошиблись — эти три выхода, последовавшие один за другим, произвели действие, несравненно более скорое и сильное, нежели они произвели бы, появись все трое одновременно. Герцог Буйонский, накануне не веривший в это, теперь согласился со мною еще прежде, чем покинул Дворец.

Первый президент, которому недоставало гибкости, упорствовал в своей надежде, воспользовавшись раздором, ослабить возмущение, и предложил отложить решение дела до после обеда, чтобы, мол, дать господам принцам время прийти к согласию. Президент де Мем, преданный двору никак не меньше Первого президента, но более дальновидный и увертливый, шепнул ему на ухо, однако так, что я услышал: «Вы шутите, сударь! Может статься, они придут к согласию за наш счет. Да и не в этом только дело. Разве вы не видите, что герцога д'Эльбёфа обошли и эти люди здесь хозяева?» Тут слово взял президент Ле Коньё, которому я открылся ночью. «Мы должны покончить с этим вопросом до обеда, — сказал он, — хотя бы нам пришлось обедать в полночь. Поговорим с господами принцами по отдельности». И он попросил принца де Конти и герцога де Лонгвиля удалиться в Четвертую апелляционную палату, в которую пройти можно лишь из Большой палаты, а Новион и Бельевр, действовавшие с нами заодно, проводили герцога д'Эльбёфа, которого еще долго пришлось уламывать, во Вторую.