Мемуары

Поездка на коронацию прервала наши тайные совещания, остававшиеся до сего времени малопроизводительными. Двор, министры, вся знать поехали в Москву. Это время, о котором я уже говорил, оставило во мне тяжелые воспоминания. Нет ничего неприятнее тех дней, когда все выбивается из твоего обычного порядка. Празднества всегда оставляют после себя какое-то чувство пустоты и скуки. В них есть нечто дутое, преувеличенное, и это утомляет и вызывает сознание тщетности мирских сует. Там не бывает естественного веселья, потому что веселиться приходится по приказу, по принуждению. Утомительные, долгие ожидания дают достаточно досуга для размышлений о ничтожестве всех этих удовольствий; безделье и праздность наполняют все время до пресыщения. В России подобные празднества обставляются очень пышно. Русские умеют устраивать бесконечные маскарады, придворные балы, банкеты, иллюминации, фейерверки, обеды для народа, для войск, мачты с призами, фонтаны из вина и проч.

Я столько насмотрелся на эти праздники, что получил к ним настоящее отвращение, и когда я слышу теперь о приготовлениях к праздничным торжествам, или случайно, стороной, попадаю на них, я испытываю великую радость от того, что не должен в них участвовать.

Какой-то оттенок грусти окрасил начало этого царствования, в полную противоположность с блеском пышных коронационных торжеств. Трагическая смерть отца, угрызения совести сына лишали празднества того подъема, силы и оживления, которыми они должны были бы отличаться. За первой радостью, испытанной по случаю освобождения от необычайной тирании Павла, последовал упадок сил, обыкновенно порождаемый обманутыми ожиданиями; это, впрочем, обычные явления каждого нового царствования, так как все классы общества при этом случае предаются преувеличенным надеждам, которые не могут выполниться и, следовательно, вызывают потом чувство разочарования.

Молодая и прекрасная чета, которую собирались короновать, не казалась счастливой и потому не могла вызвать и в других ни чувства радости, ни удовольствия, которых сама, по-видимому, не испытывала, не могла так сильно увлечь людей, чтобы заставить их забыть про свои личные огорчения и думать только о предлагаемых удовольствиях.

Александр не обладал умением властвовать над умами, увлекать и наполнять довольством тех, которых он желал привлечь к себе. Ему недоставало этой способности, столь необходимой монархам, в особенности, в первое время царствования. Коронационные торжества были для него источником сильнейшей грусти. Никогда не предавался он столь сильно мучениям совести из-за того, что хотя и невольно, но все же был причиной смерти своего отца. У него бывали минуты такого страшного уныния, что боялись за его рассудок. Пользуясь в то время его доверием больше, чем кто-либо из его близких, я имел разрешение входить к нему в кабинет в то время, когда он затворялся там один. Я старался изо всех сил смягчить горечь упреков, которыми он беспрестанно мучил себя. Я старался примирить его с самим собой, с той великой задачей, которая стояла перед ним и ради выполнения которой он не должен был щадить никаких усилий. Мои увещания оказывали далеко не полное действие, хотя все же побуждали его владеть собой, чтобы люди не могли слишком ясно читать в его душе. Но грызущий его червь не оставлял его в покое. Воспоминания этого времени — самые грустные в моей жизни, и я не могу возвращаться к ним без тяжелого сердечного волнения.

На зиму двор возвратился в Петербург, и все вошло в обычную колею. Послеобеденные совещания возобновились, и скоро получили большое значение. Они еще раз были прерваны путешествием императора весною 1802 г., которое было предпринято с политической целью.