Мемуары

Выйдя из кабинета Государя, муж встретился с Толстым, который ничего не знал о происшедшем и был крайне удивлен. Он спросил у Государя, по какому случаю был у него граф Головин. Государь, не желая вовлечь графиню Толстую в какую-нибудь историю, ответил, что он встретил мужа на прогулке и предложил ему зайти. В тот же вечер Государь рассказал об этом Толстой, но она ответила, что предосторожность его Величества была бесполезной, что она не скрывает от мужа чувств, которые она сохранила к своим друзьям, и что если граф Толстой был неблагодарен и несправедлив, то это не причина, чтобы и она была такой же.

Я поручила тоже Толстой заявить о моем прощальном представлении ко двору. Императрица Елизавета выразила желание принять меня вместе со всеми, но графиня Толстая сказала ей, что было бы справедливым принять меня в особой аудиенции. Ее Величество согласилась под условием, что Толстая также приедет со мной.

Я отправилась в кабинет Ее Величества в семь часов вечера. Я была взволнована до глубины души. Нет ничего ужасней, как носить маску, когда совсем не заслужил этого. Рядом с Государыней была ее сестра принцесса Амелия, которую принцесса-мать оставила в Петербурге. Разговор был незначительным и носил оттенок стеснения. Эта сцена, очень тяжелая для меня, продолжалась около получаса. Я сказала Толстой, что довольно было злоупотреблять позволением Императрицы и что мне пора уходить. Ее Величество сказала мне несколько слов относительно моих проектов путешествия. Я простилась с ней и ушла, чувствуя себя более несчастной, чем когда я пришла. Если бы она могла прочесть в моей душе, она пожалела бы о совершенной ею несправедливости.

Но оставим это тяжелое время, которое я должна вспоминать с благодарностью. Оно показало мне всю величину моей привязанности к Императрице, и я узнала, как много может вынести преданное сердце. Было бы трудно мне перемениться. Я слишком хорошо узнала Императрицу, чтобы разлюбить ее. Я лучше согласилась бы вдвойне страдать, чем потерять чувство, которое я к ней питала. Оно было необходимо моему сердцу. Ее обманули, все обстоятельства, казалось, содействовали тому, чтобы приписать-мне самую ужасную вину. Государыню окружили мои враги, и мое добровольное и одновременно вынужденное молчание предоставляло свободное поле действий моим недоброжелателям.

Надо было отправиться в Павловск, чтобы проститься с Императрицей-матерью. Я обедала там, как это было принято. Во время приема Императрица Елизавета подошла ко мне с холодным видом и сказала мне:

— Мне кажется, что графиня чувствует себя хорошо сегодня.

Ее вид оскорбил меня.

— Действительно, — отвечала я, — я чувствую себя гораздо лучше с того момента, как у меня явилась уверенность в том, что я уеду отсюда.

Так мы простились.

Накануне моего отъезда графиня Строганова заехала проститься со мной.

Я проводила ее после визита, и мы остановились у окна. Улица была наполнена всякого рода экипажами. Направлялись в театр, находившийся против моего дома. В то же время следовало похоронное шествие, среди четырех рядов карет, спешивших и старавшихся разъехаться. Это была поразительная картина: нетерпеливое стремление наслаждаться и неизбежный конец.

В то время как мы наблюдали этот контраст, до нас долетели звуки священных песнопений из домовой церкви моей матери, где служили напутственный молебен.

Все это могло навести на размышления и расположило графиню Строганову сообщить мне свои мысли и горячо уверять меня в том, что она жалеет о моем отъезде и будет вспоминать меня.

— Я буду говорить с вами, г- ответила я, — с откровенностью умирающей. Разлука во многом походит на смерть. Можно ли знать наперед, удастся ли увидаться? У себя в доме вы позволяли моим врагам рассказывать несправедливые вещи про меня. Вы не можете этого отрицать.

— Но я ничего не говорила про вас.

— Вы терпели эти оскорбительные для меня речи и никогда не защищали меня, тогда как вы вполне уверены, что я их не заслуживаю. Я не питала к вам злого чувства за это и не платила тем же. Визиты Государя к вам доставили повод многим разговорам. Я защищала вас и заставляла молчать всех, кто мне говорил об этом.

Мы уехали из Петербурга восьмого июня 1802 года после обедни. Все наши люди плакали. Я старалась, насколько возможно, скрыть это от матери. Толстая провожала нас до Ропши, Императорского имения, где мы провели целые сутки. На следующий день, рано, мы отправились в путь, нежно простившись с Толстой.. Я ехала в карете вместе с матерью, с моей младшей дочерью шести лет и сестрой, ее гувернанткой Генриеттой, которую моя мать очень любила. В другой карете был мой муж со старшей дочерью, гувернанткой и хирургом. Потом ехали две горничных и двое слуг.