Мемуары

В одной части города предполагалось построить университеты, школы и другие учебные заведения, в другой — музеи, галереи, театры, концертные залы и кинотеатры, а в третьей — больницы, клиники и дома престарелых. Сразу же бросались в глаза правительственные и партийные здания в стиле классицизма, который Шпеер уже опробовал при строительстве новой рейхсканцелярии. Слишком помпезным показалось мне гигантское сооружение, увенчанное куполом, огромная высота которого — в каждой из четырех его угловых башен мог бы поместиться Кёльнский собор — явно вредила архитектурному облику города. Насколько я поняла, в нем должны были проходить особо торжественные мероприятия, а исполинские башни предназначались для погребения заслуженных деятелей партии.

Гитлер спросил меня:

— Какие деревья нам посадить на новой главной улице?

Я не задумываясь ответила:

— Платаны — деревья, которые я видела на Елисейских полях в Париже.

— Что скажете, Шпеер?

— Подойдут, — сухо произнес тот.

— Итак, платаны, — резюмировал Гитлер, очень довольный. На этом мы распрощались.

ГИТЛЕР ВПЕРВЫЕ ВИДИТ НА ЭКРАНЕ СТАЛИНА

Беседа у Шпеера состоялась в середине августа 1939 года — всего за две недели до начала войны.

Несколько дней спустя я стала случайной свидетельницей сцены, думается, невероятно важной в историческом плане. В рейхсканцелярию время от времени приглашали деятелей искусства для вечернего просмотра фильмов. Чаще всего я была слишком занята и потому отказывалась от подобных визитов, но на этот раз отчего-то захотелось пойти. После встречи со Шпеером меня не покидало тревожное ощущение.

Как обычно я опоздала, просмотр уже начался. Шла хроника. В одном из журналов показали Сталина, принимающего военный парад в Москве. Промелькнули несколько кадров с советским лидером в профиль, во весь экран. Было видно, что Гитлер при появлении на экране советского вождя наклонялся вперед и сосредоточенно его рассматривал. После того как показ закончился, фюрер неожиданно без объяснения причин пожелал еще раз посмотреть этот журнал. Когда вновь появился Сталин, я услышала, как Гитлер сказал: «У этого человека хорошее лицо — нужно все же суметь договориться с ним». Загорелся свет, фюрер встал, извинился и покинул зал.

Уже через два дня — дату я помню точно, так как это был мой день рождения, — министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп полетел в Москву. Среди сопровождавших его лиц был Вальтер Френтц, один из моих операторов. Он вез с собой копию фильма об Олимпиаде, затребованного из рейхсканцелярии. Тогда-то я поняла все значение этой ленты. Уже на следующий день после прибытия Риббентропа в Москву между Германией и Россией был подписан пакт о ненападении.

После возвращения Риббентропа в советском посольстве в Берлине состоялся прием по случаю заключения потрясшего весь мир соглашения. Была приглашена и я. Мне передали написанное от руки письмо Сталина, в котором он выражал свое восхищение «Олимпией».

У меня сложилось впечатление, что неожиданное решение Гитлера вступить в переговоры со Сталиным было принято в тот самый момент, когда он увидел в кинохронике снятое крупным планом лицо советского вождя.

НА ВЕРШИНЕ ХИММЕЛЬСШПИТЦЕ

Перед началом съемок «Пентесилеи» мне захотелось еще раз сделать передышку в работе. Было 30 августа, когда я села в свою спортивную машину и поехала в Боцен, где меня уже ждал Ганс Штегер. Оттуда путь лежал к хижине Зелла, исходной точке наших первых маршрутов.

На следующее утро в качестве тренировки мы взобрались на Химмельсшпитце. Я была в хорошей форме, это восхождение стало для меня прогулкой и, как всегда, доставило большое удовольствие. Стоя на вершине скалы, счастливая и переполненная мечтами о будущем, я и подумать не могла, что уже на следующий день все рухнет.

Когда в полдень мы вернулись в хижину, Паула Визингер, спутница жизни Штегера, встретила нас будучи вне себя от волнения:

— Лени, тебе нужно немедленно возвращаться в Берлин, звонил твой друг Герман. Ужас! Началась война! Герман, как и Гуцци, и Отто, и другие твои сотрудники, уже в казарме. Полным ходом идет мобилизация.

Чушь какая-то, подумала я, этого не может быть.

В столицу меня сопровождал Штегер. Шоссе Мюнхен — Берлин было практически пустым. Когда мы захотели запастись горючим, на бензозаправке никого не оказалось. Доехали до Далема чудом.

Выяснилось, что мои сотрудники действительно мобилизованы. Каждую минуту все ждали объявления войны. Я немедленно поехала к своим людям и нашла их всех в одной казарме, названия которой теперь уже не помню. Они стали осаждать меня предложениями собрать команду для съемок военной хроники. Если уж отправляться на фронт, то лучше в качестве операторов.

Я понимала их желание, но не знала, как получить соответствующее разрешение и потому отправилась прямиком в рейхсканцелярию. Мне удалось пройти сквозь вахту и изложить свое дело одному полковнику.

— Если вы поторопитесь, — сказал он, — то сможете услышать в рейхстаге фюрера, который делает заявление о возможной войне.