Мемуары

Показания термометра выглядели устрашающе. Даже в тени было 38 градусов. Многочасовые ожидания за горячими скалами нас порядком изнурили. Мы потеряли аппетит, хотелось только пить. Сам вид, а также запах пищи вызывали отвращение. Кроме того, уже три недели мы напрасно ждали Сулимана и его грузовик. Выехать обратно без второй машины, запасных частей и бензина было нечего и пытаться. Как-то из южного Малакаля через Кау проезжал грузовик, заполненный хлопком и зерном, который мы остановили и, заплатив, добились того, чтобы взяли попутчиком нашего шофера Араби, который обрадовался возможности вернуться в Эль-Обейд и повидать свою жену. Как и Сулимана, его мы также снабдили письмом-SOS для генерала и большой суммой денег. Я заклинала Араби предпринять все возможное, чтобы как можно быстрее вернуться с грузовой машиной, бензином и запасными частями. Наш посланник прекрасно знал, в какой опасной ситуации мы находились. У «лендровера» отсутствовало запасное колесо, заканчивалось и горючее. После отъезда Араби погода внезапно ухудшилась. Начались сильные песчаные бури, не свойственные этому времени года, небо затянулось темными дождевыми тучами.

В эти дни ничего другого не оставалось, как ждать. Тут Джабор сообщил, что все время откладывающийся бой между Ньяро и Фунгором наконец состоится. Буря умчалась, небо вновь стало голубым, но жара по-прежнему стояла невыносимая. Полные надежд, мы отправились в Ньяро.

Неожиданно со скал послышались знакомые еще по прошлому году пронзительные крики бойцов. Затем я увидела бегающих туда-сюда разукрашенных мужчин — огромное волнение, казалось, придало дополнительные силы жителям деревни. Впервые мне удались действительно потрясающие снимки. Мужчины едва замечали нас, так сильно сосредоточились на предстоящем сражении. Хорст тоже мог снимать все происходящее без помех. Все больше воинов собирались вместе и крадущимся кошачьим шагом двигались по направлению к деревне. Мы же осторожно следовали за ними на машине. Недалеко располагался импровизированный ринг, окруженный огромными деревьями, в тени которых сидели бойцы из Фунгора. Итак, вот те, кого мы так долго ждали. Более двадцати молодых мужчин. Издалека они выглядели почти одинаково. Когда я приблизилась к ним, то заметила, что у каждого к правой кисти руки, украшенной множеством амулетов, прикреплен нож. Они обхватили руками палки и пристально смотрели в направлении, откуда теперь с боевым кличем выбегали на поле воины из Ньяро.

Вскоре начался первый поединок. Снимать его оказалось труднее, чем в прошлом году, так как слишком много зрителей постоянно пробегали мимо камеры, заслоняя сражающихся. Хорст, который протиснулся поближе к паре бойцов, был изгнан судьями, со мной произошло примерно то же самое.

Тут я увидела двух воинов, истекавших кровью, но продолжавших поединок. Судьи все пытались разнять яростно бившихся мужчин, чтобы избежать смертельного исхода, но это им не удавалось, пока наконец арбитрам не пришли на помощь. Невозможно понять, как бойцы могли терпеть подобную боль. Сколь бы тяжелы ни были раны, ни один не стонал. Они все как будто находились под воздействием некоего дурманящего зелья. Самой важной задачей, стоявшей перед судьями, являлось в тот момент, когда бой достигнет опасной кульминации, суметь предотвратить смертельный удар.

Солнце уже клонилось к закату, когда состязания завершились. Испачканные, пропотевшие, обессиленные, мы направлялись к машине, когда заметили группу нуба, возившихся над бойцом с пробитой головой. К его ноге прикрепили маленький козий рог, чтобы выпустить туда «лишнюю» кровь и тем самым уменьшить кровотечение на месте основного повреждения. В глубокие раны на голове насыпали песок. По нашим медицинским представлениям, так вряд ли кого-либо вылечишь. Хорст быстро принес из машины коробку с перевязочными материалами и канистру с водой, нуба не сопротивлялись. Он продезинфицировал раны, соединил разошедшиеся края кожных покровов скрепами, затем наложил молодому человеку, безучастно терпевшему все эти манипуляции, марлевую повязку на голову и выдал потерпевшему болеутоляющие таблетки. Хорст при свете моего фонарика сделал перевязку и другому раненому. Было уже поздно, когда мы добрались до лагеря в Кау.

В шесть утра следующего дня нам нанес визит «пациент» из Ньяро. Он попросил еще болеутоляющих таблеток и хотел сменить повязку. В последней просьбе мы отказали, так как должно истечь полных три дня после первой перевязки.