Мемуары. 50 лет размышлений о политике

Один из министров Четвертой республики (Петш) сказал мне в частной беседе: «Насколько я знаю, вы единственный, кто приобрел исключительное политическое влияние только лишь благодаря перу». Влияние это в действительности было сомнительным, рассеянным, слабо измеримым. Пьер Лазарефф, с которым я поддерживал, хотя и с перерывами, сердечные отношения, послал мне 25 февраля 1960 года следующую записку: «Дорогой Раймон, я никогда не пишу — эта дурная привычка происходит из-за нехватки времени, — чтобы сказать „браво“ автору статьи, которую ценю. Если бы не эта привычка, я писал бы тебе после публикации каждой из твоих статей. Но та, что появилась сегодня утром, столь дельна, столь полезна, настолько отвечает моему предчувствию настоящих опасностей, угрожающих нам, что не могу воспротивиться желанию сказать тебе об этом. Идеологическая борьба, согласен, но в условиях свободы, иначе — как я сказал по радио г-ну Аджубею, — „холодную войну“ заменят „холодным миром“, что будет тем же самым, но более опасным, ибо вызовет меньший страх. К счастью, есть Раймон Арон. Я говорю тебе об этом так, как об этом думаю, и я тебя обнимаю». В. Баумгартнер не раз говорил мне, что почти всегда верно угадывал, какой теме будет посвящена моя еженедельная экономическая статья. Эти статьи он регулярно прочитывал, ему нравились некоторые мои анализы и формулы, например, «советский строй — это электрификация плюс зерно Среднего Запада».

Прошло немного лет, и это удовлетворение, щекотавшее кожу, обернулось беспокойством, горечью. Возможно, я продвинулся вперед за годы работы в «Фигаро», начиная с 1947-го и кончая 1977-м. Возможно также, огонь постепенно угасал и опыт заменил воображение. На мой взгляд, журналистское ремесло подрывает именно эта возможность сразу же себя проявить и трудность совершенствоваться в нем, в отличие от ремесла ученого или писателя. Конечно, и журналист волей-неволей обязан обновляться, не позволять событиям обгонять себя, не цепляться за такое представление о мире, которое уже принадлежит прошлому.

У меня никогда не было вкуса к новости, свойственного журналисту. В Пьере Лазарефф, несравненном организаторе, меня восхищали талант, манера существовать, совершенно мне чуждые. Ради чего, если не ради сенсации, проявлять нетерпение, получая информацию на несколько часов раньше других? Если такая новость важна, то всегда будет время поразмышлять над ней; если же она важной не является, то зачем горячиться?

Подозревали ли меня в том, что я сверху вниз смотрел на профессионалов? Может быть, но в данном случае — несправедливо. Почему мне следовало бы презирать вкупе всех этих мужчин и женщин, рискну сказать, всех этих юношей и девушек, настолько они казались мне молодыми, если можно так выразиться, благодаря профессии. В редакциях, которые я посещал, некоторые мне нравились, другие — нравились меньше: одни мне весьма симпатизировали, другие — нет. Когда я руководил очень маленькой командой в «Фигаро», отвечавшей за освещение вопросов экономики, то редакторы не сетовали на наши еженедельные беседы. Вместе с Роже Массипом я вел рубрику иностранной политики, риск появления трений возникал ежедневно, однако наше сотрудничество было безоблачным. Те сотрудники «Фигаро», которые выносили мою персону хуже, чем остальные — М. Габийи или Ж. Грио, могли, убежден, упрекнуть меня лишь в том, что я был таким, каков есть.

X РАЗДЕЛ ЕВРОПЫ

Вскоре после капитуляции Третьего рейха у меня сложилось общее представление о европейской, если не о планетарной, обстановке. Часто я изумлял моих собеседников в «Пуэн де вю», утверждая, что Германия останется разделенной по меньшей мере в течение жизни одного поколения. Двадцать лет спустя я снова с охотой держал то же самое пари. Более того, германская опасность, такая, какой французы познали ее в период между 1870 и 1945 годами, принадлежала прошлому. Когда Рейх, это серединное государство Европы, занимал первое место на континенте, он чувствовал себя в окружении и одновременно представлял угрозу, нависавшую как над его восточным соседом, так и над западным. Угроза являлась реальной, ибо невозможно было сомневаться в том, что Рейх легко справится с каждым из своих соседей по отдельности. Франции приходилось идти на союз, который уравновешивал бы германскую мощь. Но вот франко-русский союз ¹⁷⁶, а затем великий союз англо-американцев и русских ¹⁷⁷ сдавили Рейх, второй или третий, стальным кольцом. После 1945 года, когда у Германии отрезали территории на востоке, когда часть ее народа оказалась в подчинении у советского режима, она больше не обладала ресурсами, превосходящими ресурсы своего славянского соседа, Советского Союза, установившего господство над странами, ранее отделявшими его от Германии; тем более она отныне не превосходила по силе, как это было в 1940 году, Францию или франко-английский союз; сверх того, западный союз теперь включал Соединенные Штаты. Германия — придаток Запада — более не имела веса перед лицом гиганта Нового Света.