Мемуары. 50 лет размышлений о политике

Статья «Неудача объединений», написанная после падения ПМФ, отнюдь не являлась свидетельством враждебности к нему как человеку или же государственному деятелю: «ПМФ послужил своей стране: он заключил перемирие в Индокитае, которого желала вся нация, он вступил в переговоры с [тунисским] Нео-Дестуром, проявив смелую инициативу, отступить от которой уже невозможно и которая намечает единственно возможный путь в будущее. Но что касается других предметов, имеющих, равно как и Африка, решающее значение для нашей судьбы, — отношений с Востоком, европейской политики, — то мы не знаем, были ли у него ранее установившиеся взгляды, не знаем после испытания и того, каковы его глубокие намерения». Никогда я не отдавал подобную дань уважения какому-либо другому председателю Совета министров Четвертой республики. Затем в статье объяснялось, что ПМФ оказался жертвой «политико-эмоциональной амальгамы»: «Вокруг него объединились все оппозиционеры, одни из которых желали мира в Индокитае, другие — реформ в Северной Африке, третьи — переговоров с Москвой, четвертые — избавления от европейской интеграции, наконец, пятые — более сильных правительства и власти. Между этими различными пожеланиями нет никакой разумной связи. У атлантиста нет больших оснований одобрять свержение бывшего султана Марокко, чем у нейтралиста». Представив ПМФ жертвой разношерстного большинства, я заключал, что «было бы плачевно, если ему не представился бы другой случай проявить свои необыкновенные способности, которых никто у него не отрицает…» У ПМФ не оказалось более другого случая, но по его вине, а не по вине его противников. Он никогда не смирился с возвращением генерала де Голля во власть в результате того, что походило на государственный переворот, он никогда не смирился с Конституцией Пятой республики. «Фигаро» здесь ни при чем, а я — тем более.

Эволюция, начало которой положил в 1948 году план Маршалла, а в 1949-м — Атлантический пакт, подошла к своему завершению в 1955-м: одна из Германий, став вновь суверенной и вооруженной, была включена в НАТО, в то время как по другую сторону произошло в соответствии с Варшавским пактом официальное объединение армий стран Восточной Европы под политическим и военным руководством Советского Союза… Двадцать семь лет спустя два блока по-прежнему противостоят один другому. Упустили ли мы возникавшие шансы? Была ли политика, проведению которой я, как мог, способствовал, единственно возможной, наилучшей?

И сегодня еще сохранились люди, испытывающие ностальгию по ЕОС. Отказавшись от своей, европейской, армии, европейцы выбрали американскую армию, покровительство со стороны Соединенных Штатов, и тем самым на длительный срок оказались отчужденными от самостоятельности. Тогда спор не приобретал такого смысла, поскольку ЕОС, задуманное Жаном Монне и Рене Плевеном, служило тому, чтобы отсрочить перевооружение Германии и одновременно сделать его приемлемым для французского общественного мнения. Сверх того «моннетисты» видели в этом сообществе способ вновь выдвинуть вперед европейскую идею, доказательством жизненности которой стало образование несколькими месяцами ранее пула угля и стали. ЕОС обрушилось под ударами коалиции тех, кто был против перевооружения ФРГ, и тех, кому не нравилась европейская армия. В те времена французские войска еще сражались в Индокитае; вскоре настанет черед восстаний в Алжире и в Марокко. Как можно было создать сообщество с германской армией, когда основные силы нашей армии находились вне метрополии?

Я не отметаю ответ, который предлагали приверженцы ЕОС, например Эрве Альфан, который по своему воспитанию и темпераменту был отнюдь не склонен к утопиям. Детали текстов значили меньше, чем идея, принцип, проект. Опыт мог бы постепенно исправить написанное. Численность однородного германского подразделения не смогли бы в течение длительного времени ограничивать статьи договора; требования действенности возобладали бы над компромиссами дипломатов. На бумаге ЕОС выглядело как часть атлантической армии, которая сама находилась бы под американским командованием. Можно ли ретроспективно представить, что ЕОС было бы способно стать зародышем европейской обороны, постепенно освобождающейся от американского командования? И сегодня еще я с трудом верю, что неудача ЕОС составила дату в истории, означала европейское отречение, согласие на американское покровительство в течение неопределенного времени.

Что касается вопроса о кристаллизации двух военных блоков в Европе, то здесь я чувствую меньшую уверенность. Хочу прежде всего вспомнить о дискуссии, имевшей место в январе 1958 года и организованной «Конгрессом за свободу культуры». Как пишет в своих «Мемуарах» Дж. Кеннан, в ней приняли участие Деннис Хили, Джозеф Элсоп, Сидни Хук, Рихард Левенталь, Карло Шмид, Дени де Ружмон и я. Мне памятен этот «круглый стол», но я буду придерживаться той его версии, которую дает Дж. Кеннан, несомненно располагавший письменным отчетом о заседании.