Мемуары. 50 лет размышлений о политике

В любой обстановке различаются отношения мощи (пределы поля, соотношение сил, военная техника) и идеологический смысл, придаваемый общению между собой государствами, в его мирных или военных формах, смысл, обусловленный одновременно связями между внутренней и внешней политикой, взаимным признанием или непризнанием государств, а также философией, из которой исходит дипломатия различных государств. Отношения мощи, с одной стороны, идеологический смысл, с другой стороны, — таковы два аспекта межгосударственной констелляции. Когда все государства придают один и тот же смысл дипломатии, она стремится к своему историческому типу — идеологически нейтральной дипломатии, соединяющей или разъединяющей государства, которые не стараются дестабилизировать друг друга путем вмешательства во внутренние дела. Религиозная или революционная дипломатия преобладает в эпохи, когда конфликты между партиями и конфессиями совпадают с конфликтами между государствами или осложняют эти конфликты. После религиозных войн Европа искала и нашла спасение в кабинетной дипломатии и в подчинении Церквей и конфессий государственному интересу. После революционных войн она еще раз обратилась к некой форме государственной легитимности, этой опоре традиционной дипломатии. После 1917 года Европа вошла в новую идеологическую фазу, из которой еще не вышла и в которую увлекла весь мир.

В одной докторской диссертации, защищенной в Женеве, я обнаружил концепты, которые искал для обозначения двух типов международных отношений: однородной системы, где государства исходят из одинакового принципа легитимности; разнородной системы, где государства придерживаются противоположных принципов легитимности и потому руководствуются соображениями идеологического или религиозного порядка, помимо расчетов мощи. Автором этой диссертации являлся г-н Папалигурас, бывший несколько лет назад министром в правительстве К. Караманлиса.

Две войны XX века заставили меня также поразмышлять о гиперболической, по выражению Г. Ферреро, войне, о воле сражаться до победного конца, чтобы навязать противнику свои условия мира, но необязательно по карфагенскому образцу. Поэтому война в Корее мне показалась поворотным моментом: первый раз в своей истории Соединенные Штаты отказались от победы, означающей уничтожение. После пяти десятилетий тотальных войн открывались пять десятилетий ограниченных войн (так называлась моя статья в «Бюллетене ученых-атомщиков»).

В статье под заголовком «О войне без победы» («De la guerre sans victoire»), опубликованной осенью 1951 года, после китайской интервенции и стабилизации фронтов вблизи от демаркационной линии, проведенной в 1945 году, я предвидел компромисс без победителя и без побежденного. Как мне кажется, новое прочтение этой работы не совсем безынтересно. Со стороны Вашингтона «мир путем переговоров представляется минимальной целью, которую должна ставить перед собой великая держава. Какова бы ни была цена сражения, его следует продолжать вплоть до того момента, когда враг уступит, то есть откажется от намерения одержать решительную победу». Как обстоит дело с другой стороны? «Следуя логике, Китай и Советский Союз должны были положить конец войне в Корее сразу же после того, как Кремль убедился бы, что Китай достаточно ослабел и послушен». Начиная с этого момента, я не верил в полное согласие между Советским Союзом и Народным Китаем. Добавлю, что статья была написана до инициативы Малика[149], которая привела к переговорам в Паньмыньчжоне.

Если каждая из воюющих сторон перестает ставить в качестве окончательной цели решительную победу, то мир (или перемирие) путем переговоров становится неизбежным. И возможный компромисс сводится к сохранению двух Корей: «Таким образом, представляется, что при существующем состоянии дел и умов возвращение к status quo ante[150] должно было бы стать ничтожным, абсурдным исходом войны, которая, вероятно, продлится более года». В действительности она продолжалась еще два года; американцы приостановили свои военные операции сразу же после начала переговоров, но китайские и советские представители отказались, по причинам, которые и сегодня остаются неясными, от уступок в вопросе о военнопленных: этих людей они хотели бы лишить возможности выбора между югом и севером Кореи, между Пекином и Тайванем. Уступка была сделана через несколько недель после смерти Сталина, что хоть как-то это объясняет.