Мемуары. 50 лет размышлений о политике

С другой стороны, при демократическом режиме преданность своему государству не носит и не должна носить тоталитарного характера. Многие французы, даже верные Франции, не скрывают, что испытывают особое предрасположение к тому или иному иностранному государству. В прошлом веке католики поддерживали дипломатию Папы, который в то время выступал также в качестве светского правителя Рима. Огромное большинство коммунистов, по крайней мере среди активистов и «освобожденных партработников», многократно доказали на деле свою преданность в первую очередь своей идеологической родине. Но, разумеется, евреи не хотят, чтобы их уподобляли коммунистам, безоговорочным исполнителям воли зарубежной державы.

В Соединенных Штатах лобби являются составной частью нормального хода политической жизни. Брат президента Картера зарегистрировался как оплачиваемый представитель ливийского правительства. Американский Еврейский комитет постоянно влияет на общественное мнение и на руководителей США, настраивая их в пользу Израиля и израильской дипломатии. И хотя не все американские евреи, входящие в Комитет, одобряют тезисы и действия Менахема Бегина, еврейские организации до сих пор продолжают действовать единым фронтом, сохраняя видимость единодушия. Как уже много раз говорилось, Франция не знает ничего равнозначного лобби, голосованию в пользу евреев, ирландцев или греков. Народ Соединенных Штатов, составившийся из иммигрантов, остается на удивление разнородным, хотя американская среда частично вылепила все этносы по своему образу и подобию. Гражданство превращает иммигрантов в полноправных членов общества, узаконивает их статус, но не стирает различия их этнического происхождения. Во Франции иммигранты интегрируются в общество скорее посредством языка и культуры, чем гражданства. Разногласия между французами, постоянно возобновляемые со времен Революции, а может быть, и Реформации, считаются нормальными или неизбежными; двойное же подданство, двойное гражданство остаются подозрительными. Когда еврейское движение «Обновление», стоящее в оппозиции к официальным организациям, провозгласило идею «голосования в пользу евреев», со всех сторон раздались многочисленные протесты.

Что касается моего случая, то я всемерно старался соблюдать политико-этические нормы французского политического обозревателя. Мои комментарии всегда содержат больше анализа, чем оценочных суждений, но никогда не достигают полной объективности. Чаще всего они подсказывают решение, которое мне кажется наилучшим для Франции или для сохранения мира, или же наиболее согласным с нравственностью. Мои комментарии, посвященные Ближнему Востоку, предполагают право Израиля на существование, не отрицая того факта, что создание этого государства нанесло урон палестинскому населению и ранило чувства всего арабского мира.

Сформулировав для себя эти основные принципы, я судил о каждом конкретном кризисе, распределяя ответственность, ошибки и вину между участниками со всей возможной справедливостью. В 1956 году я осудил англо-французов более сурово, чем израильтян, потому что первым принадлежала инициатива, тогда как последние только воспользовались случаем, чтобы свести старые счеты с насеровским Египтом и обеспечить себе несколько лет спокойствия на границах.

В 1967 году я возложил вину на Египет, так как Насер сознательно предпринял шаги, которые должны были спровоцировать израильское нападение (он ждал этого). Закрытие Тиранского пролива, формирование иорданско-египетского командования, сосредоточение египетских дивизий на Синайском полуострове — вот три повода к войне, которые были заранее оговорены руководителями еврейского государства. Говоря вульгарным слогом, they wanted it, they got it[214].

И в 1956, и в 1967 годах я не безоговорочно разделял энтузиазм, охвативший евреев во Франции и во всем мире. В 1956 году на другой день после вторжения на Синай я выступал на семинаре (на площади Вогезов), организованном раввином Фейерверкером. Во время дискуссии я высказал свои сомнения и возражения; какой-то молодой человек — я и сейчас ясно вижу его: примерно двадцатипятилетний, внешность предельно непохожая на типично еврейскую, безупречно отглаженная складка брюк, светлый пиджак, приятное лицо — заключил беспорядочные дебаты возгласом: «Вывод — кто сильнее, тот и прав». Против своего обыкновения, я на этот раз страстно и гневно прочитал своему оппоненту мораль. Эта формулировка, достойная какого-либо французского Макиавелли, слишком часто верна, но еврею следовало бы постыдиться употреблять ее. Часто ли евреи были сильнейшими? Долго ли еще они ими останутся?