Мемуары

Эта битва поначалу привела его в ужас, поскольку он считал, что ему не сказали всей правды и что она была полностью проиграна; а он прекрасно понимал, что если она проиграна, то, значит, он потерял все, что захватил у Бургундского дома в этих краях, и в других местах его положение станет очень ненадежным. Однако, узнав всю правду, он успокоился и отдал распоряжение, чтобы впредь без его ведома ничего подобного не предпринимали. А монсеньором де Кордом он даже остался весьма доволен.

С этого именно момента он решил начать мирные переговоры с герцогом Австрийским, но так, чтобы они принесли наибольшую выгоду и чтобы в результате их можно было настолько связать руки герцогу с помощью его же собственных подданных (которые, как он знал, склонялись к тому же, чего добивался и он сам), что он никогда не сможет причинить ему вред.

Тогда же у него в глубине души возникло весьма серьезное желание преобразовать систему управления в королевстве, главным образом – сократить сроки проведения судебных процедур, и в связи с этим обуздать парламент; не то, чтобы он хотел урезать его полномочия, но ему было многое в нем не по душе, за что он его и не любил. Он хотел также ввести в королевстве общие кутюмы и единые меры, и чтобы все кутюмы[359], переложенные на французский язык, были сведены в одну хорошую книгу, дабы покончить с плутовством и грабительством адвокатов, от которых в этом королевстве страдают гораздо сильней, чем в любом другом, и наши дворяне хорошо это знают. Если бы господь явил такую милость, даровав ему еще пять или шесть лет жизни и не слишком отягощая болезнями, то он сделал бы много добра своему королевству, ради чего он и обременял, как ни один другой король, своих подданных налогами. Ни силой, ни представлениями и протестами его нельзя было бы заставить их уменьшить, но нужно было, чтобы это шло от него самого, как и случилось бы, если бы господь пожелал оградить его от болезни. А потому хорошо поступает тот, кто делает добро, пока есть возможность и пока господь дарует здоровье.

Соглашение, которое король хотел заключить с герцогом Австрийским и его землями при помощи гентцев, предполагало брак между монсеньором дофином, его сыном и нынешним королем, и дочерью герцога и герцогини, по условиям которого за королем оставались бы графства Бургундское, Осеруа, Маконне и Шароле, а он возвращал бы Артуа, сохраняя за собой лишь цитадель Арраса в том состоянии, в какое он ее привел; ибо город Аррас ничего не стоил ввиду того, что цитадель была со всех сторон укреплена и между нею и городом был глубокий ров и массивная стена. Таким образом, цитадель была защищена, и от имени короля ее держал епископ. Сеньоры Бургундского дома всегда (по меньшей мере в течение 100 лет) сами назначали угодного им епископа Аррасского, как и капитана цитадели. Но король поставил там своих людей, желая усилить свою власть, и приказал снести городские стены и выстроить стены с другой стороны рва, так, чтобы цитадель прикрывалась со стороны города сначала глубоким рвом, а затем стенами; таким образом, оя оставил город беззащитным.

О герцогстве Бургундском, графстве Булонском, равно как и о городах на Сомме и кастелянствах Перонна, Руа и Мондидье, вообще не упоминалось. Когда велись эти переговоры, гентцы внимательно следили за ними, весьма сурово держа себя по отношению к герцогу и герцогине, его жене; некоторые другие города Фландрии и Брабанта, особенно Брюссель, склонились перед волей гентцев, что казалось удивительным, если учесть, что в Брюсселе всегда жили герцоги Филипп и Карл Бургундские, а потом и герцог Австрийский с герцогиней имели там резиденцию. Но те выгоды и блага, что горожане имели при упомянутых сеньорах, заставили их забыть о боге и своих сеньорах и пойти навстречу злой судьбе, с которой они позднее и столкнулись, как Вы узнаете.

Глава VI

В то время, а это был март 1479 года, между королем и герцогом было заключено перемирие, но король хотел мира, особенно в тех землях, о которых я говорил, и чтобы мир был заключен полностью к его выгоде, как я сказал. Он уже начал стареть и прибаливать; когда он находился в Форже, возле Шкнона, во время обеда с ним случился удар и он потерял речь. Его подняли из-за стола и подвели к огню; окна были закрыты, и хотя он порывался подойти к ним, его кое-кто удержал от этого, думая сделать как лучше. Эта болезнь случилась с ним в марте 1480 года[360]. Он полностью потерял речь и совсем лишился рассудка и памяти.

В тот момент Вы и приехали к нему в качестве врача, монсеньор архиепископ Вьеннский. Ему сразу же поставили клистир, и Вы велели открыть окна и дать воздуха; к нему тут же стали понемногу возвращаться речь и рассудок, и позже он сел на коня и вернулся в Фврж, ибо эта беда настигла его в четверти лье от него в небольшом приходе, куда он приехал на мессу.