Мемуары

Ровно через неделю я обедал с маршалом де Бассомпьером, который, сев в три часа играть в карты с г-жой де Гравель, также узницей Бастилии, и добряком Дю Трамбле, комендантом тюрьмы, самым естественным образом оставил меня наедине с графом де Крамаем. Мы вышли на террасу, и там граф, многократно поблагодарив меня за доверие к нему и подтвердив свою преданность графу Суассонскому, сказал так: «Избавить нас от Кардинала может только удар шпаги или Париж. Будь я участником амьенского дела, я повел бы себя иначе, чем те, кто упустил представившийся случай, — так я, по крайней мере, полагаю. Но я участник дела парижского, и уж мы не оплошаем. Я все обдумал, и вот что я добавил к нашему плану». С этими словами он вложил мне в руку исписанный с двух сторон клочок бумаги; смысл записки сводился к следующему: граф говорил с маршалом де Витри, который выразил совершенную готовность служить графу Суассонскому; они вдвоем берутся завладеть Бастилией, гарнизон которой всецело им предан, и отвечают также за Арсенал; выступят они после первого же сражения, выигранного Графом, с условием, если я прежде смогу доказать им то, в чем заверял графа де Крамая, а именно, что их поддержит достаточное число офицеров парижской милиции ⁵⁷. В записке содержалось также множество подробных соображений о том, как начать предприятие, и даже множество советов касательно действий графа Суассонского. Более всего восхитило меня то, с какой легкостью эти господа могли бы исполнить свой план. Само собой разумеется, я должен был хорошо знать внутренние порядки Бастилии (а они были мне известны благодаря моим постоянным сношениям с узниками), чтобы поверить, что дело можно исполнить, — недаром мне пришло в голову его предложить. Но, признаюсь вам, прочитав план графа де Крамая, который был человеком весьма опытным и весьма разумным, я просто остолбенел от изумления, ибо убедился, что узники распоряжаются Бастилией с той же свободой, с какой мог бы действовать в крепости самый полновластный ее хозяин.

Поскольку обстоятельствам необычайным принадлежит всегда значительная роль в народных революциях ⁵⁸, я рассудил, что данное обстоятельство, необычайное в высшей степени, произведет великолепное действие в городе, едва только оно станет известно; а поскольку ничто так не воодушевляет и не подкрепляет мятеж, как осмеяние тех, против кого он обращен, я полагал, что нам будет нетрудно представить в смешном свете поведение министра, способного допустить, чтобы узники могли, так сказать, обрушить на него собственные оковы. Я не стал терять времени: я открылся покойному г-ну д'Этампу, президенту Большого совета ⁵⁹, и г-ну Л'Экюйе, теперешнему старейшине Счетной палаты ⁶⁰, — оба командовали отрядами городской милиции и пользовались влиянием среди горожан; я нашел их расположенными именно так, как говорил мне граф Суассонский, то есть горячо преданными его делу и убежденными, что поднять возмущение не только возможно, но даже и легко. Обратите внимание, что люди эти, дарований весьма посредственных, даже в своей отрасли, были притом едва ли не самые миролюбивые во всем королевстве. Но бывает пламень, который охватывает все: важно вовремя распознать его и воспользоваться подходящей минутой.

Граф приказал мне не открываться в Париже никому, кроме этих двух лиц. Я собственной волей присовокупил к ним еще двоих: одним из них был помощник генерального прокурора Пармантье, другим — аудитор Счетной палаты Л'Эпине. Пармантье был капитаном городской милиции квартала Сент-Эсташ, в который входит улица де Прувель, важная благодаря соседству рынка. Л'Эпине в качестве лейтенанта милиции командовал ротой также по соседству с рынком со стороны Монмартра и пользовался там гораздо большим влиянием, нежели капитан, бывший его зятем. Пармантье, благодаря уму своему и храбрости, более чем кто-либо другой из людей мне известных пригодный для великого дела, заверил меня, что почти наверное может рассчитывать на Бригалье, советника Палаты косвенных сборов ⁶¹ и капитана городской милиции своего квартала, обладавшего большой властью в народе. Но добавил при этом, что его не следует ни во что посвящать, ибо он вертопрах и не способен хранить тайну.