Читаем Мемуары полностью

Недоверчивость народа ко всем затеям двора привела к тому, что появление Короля не было встречено ни рукоплесканиями, ни даже обычными приветствиями. Дальше пошло не лучше. Парламент на другой же день приступил к обсуждению декларации, критикуя все ее статьи, и в особенности ту из них, которая запрещала продолжать ассамблеи в палате Людовика Святого. Не имела она успеха также ни в Палате косвенных сборов, ни в Счетной палате, первые президенты которых обратились с весьма энергическими речами к герцогу Орлеанскому и принцу де Конти. Первый несколько дней кряду являлся в Парламент, чтобы принудить его ничего не менять в декларации. Он грозил, упрашивал и наконец ценой неимоверных усилий добился, чтобы решили отложить обсуждение до 17 августа, а потом уже обсуждать без перерыва как королевскую декларацию, так и предложения, сделанные в палате Людовика Святого.

Так и вышло. Парламент внимательно изучил статью за статьей, и решение его насчет третьей из них привело двор в ярость. В нем во изменение декларации говорилось, что все налоги, объявленные королевскими декларациями, не зарегистрированными Парламентом, отныне недействительны. И поскольку герцог Орлеанский, снова явившийся в Парламент, чтобы принудить его смягчить эту оговорку, ушел ни с чем, двор решил прибегнуть к крайним мерам и, воспользовавшись славой, какую в это время стяжала битва при Лансе 61, ослепить ее блеском народ и вынудить его согласиться на усмирение Парламента.

Вот беглый набросок мрачной и неприглядной картины, которая явила вам словно бы в дымке и в чертах самых общих столь различные фигуры и столь причудливые положения главных сословий государства. Картина, какая предстанет перед вами впереди, писана более живыми красками, а заговоры и интриги еще придадут ей выразительности 62.

Известие о победе принца де Конде при Лансе достигло двора 24 августа 1648 года. Привез его Шатийон, который, выйдя из Пале-Рояля, четверть часа спустя сказал мне, что Кардинал не столько обрадовался победе, сколько сокрушался о том, что испанской коннице частью удалось спастись. Благоволите заметить — он говорил с человеком, всей душой преданным Принцу, и говорил с ним об одном из самых блистательных успехов, когда-либо одержанных на войне. Успех этот описан столь многими, что не стоит входить здесь в подробности. Однако не могу удержаться, чтобы не сказать вам, что, когда битва была уже почти проиграна, принц де Конде, окинув ее поле орлиным своим взором, который вам хорошо известен — от него на войне ничто не может укрыться и ничто его не может обмануть, — повернул ход сражения и выиграл его.

В тот день, когда новость стала известна в Париже, я встретил в Отеле Ледигьер г-на де Шавиньи, который сообщил ее мне и предложил держать пари, что у Кардинала достанет ума воспользоваться этим обстоятельством и отыграться. Таковы были его подлинные слова. Они меня встревожили, ибо, зная Шавиньи за человека крутого нрава и наслышанный о том, что он весьма недоволен Кардиналом, который выказал крайнюю неблагодарность своему покровителю, я не сомневался, что он вполне способен усугубить положение дурными своими советами. Я сказал об этом герцогине де Ледигьер, присовокупив, что не мешкая отправлюсь в Пале-Рояль в намерении продолжить начатое. Чтобы вам были понятны эти последние слова, мне следует сообщить вам некоторые подробности, касающиеся до меня лично.

Во все продолжение описываемого мной бурного года я сам испытывал смятение душевное, в которое посвящены были лишь немногие лица. Все флюиды государства были столь возбуждены жаром Парижа, который всему голова, что я понимал: невежественный лекарь не в силах предотвратить лихорадку — неизбежное следствие сего состояния. Я не мог не знать, что Кардинал расположен ко мне весьма дурно. Передо мной на деле открывался путь для великих свершений, мечты о которых волновали меня с детства; воображение подсказывало мне разнообразнейшие возможности, мой ум их не опровергал, и я укорял самого себя за то, что сердце мое им противодействовало. Однако, проникнув в самые его глубины, я поздравил себя, ибо понял: противодействие это имеет источник благородный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес