Мемуары белого медведя

— Да, это действительно противоречие. Но противоречивость — главное свойство человеческой натуры.

— Ты меня разыгрываешь!

— Тебе ни к чему беспокоиться о том, что естественно, а что неестественно. Просто продолжай жить своей жизнью и делать то, что тебе нравится.

Размышления о естественности лишили меня естественной способности засыпать и высыпаться. Если бы я вслепую брал сосок Тоски в рот и присасывался к нему, это было бы естественным? Если бы теплая шкура, которая не имела ни начала, ни конца, приняла меня и не покидала, это было бы естественным? Я провел бы первые недели своей жизни в тепле материнского тела, а потом суровая зима закончилась бы, и мы вышли бы из берлоги. Всю свою жизнь я имел так мало общего с природой. Может, поэтому моя судьба и сложилась столь неестественным образом? Я выжил, потому что Матиас поил меня молоком из пластиковой бутылочки. Почему эта деталь не вписывается в большую природную мозаику? Вид гомо сапиенс — результат мутации, если не сказать чудовище. Однако именно представитель этого вида спас не нужного собственной матери белого медвежонка. Разве это не было чудом природы?

Если бы все шло по заведенному природой порядку, я нашел бы в центре медвежьей берлоги лоно своей матери. Но в центре ящика, в котором я жил и рос, ничего не было. Перед моим носом проходила стена. Моя тоска по миру за стеной — разве это не доказательство того, что я берлинец? Когда я родился, Берлинская стена уже была частью истории, но она оставалась в головах многих берлинцев и отделяла правую половину от левой.

Некоторые люди презирают белого медведя, никогда не бывавшего на Северном полюсе. Но ведь и малайский медведь никогда не был на Малайском полуострове, и гималайская медведица никогда не ездила в Сасебо, где солдаты носят высокие воротники. Мы все знаем только Берлин, и это не повод нас презирать. Мы все — жители Берлина.

— Майкл, а ты? Ты тоже берлинец, как мы?

Он застенчиво улыбнулся.

— Вообще-то, я в Берлине бываю только наездами. Уйдя со сцены, я могу свободно путешествовать. Так что я всегда в движении.

— Где ты живешь?

— Ты когда-нибудь гулял по Луне?

— Еще нет. Представляю, какая там приятная прохлада.

— В Берлине для тебя слишком жарко. Ты мог бы посетовать на то, что у тебя нет кондиционера, но на самом деле так даже лучше.

— Почему?

— Если бы в твоей комнате было прохладно, как в холодильнике, а снаружи — жарко, как в полуденной пустыне, ты бы наружу и носа не показывал. Тебе нравится бывать снаружи?

— Да, я люблю свежий воздух. Мне нигде не бывает так хорошо, как снаружи, — уверенно отвечал я.

— Однажды ты тоже сможешь выйти наружу совсем, как я, — сказал Майкл с улыбкой и исчез.

Как всегда, он не попрощался со мной. Вот и Матиас однажды исчез, не простившись. Слов прощания из уст своей матери Тоски я тоже не помню.

При следующей встрече Майкл рассказал мне, что, если свидание с Тоской пройдет удачно, меня познакомят с молодой медведицей. Кроме того, мне предстояло увидеться со своим отцом Ларсом. Теперь я читал газеты куда реже, чем раньше.

— Не знаю, что и думать о встрече с потенциальной партнершей, — протянул Майкл. — По-моему, они хотят проверить твою способность к интеграции. Это и есть основная причина встречи. У тебя ведь нет психических отклонений?

Я вздохнул, Майкл успокаивающе похлопал меня по плечу и продолжил:

— Не бери в голову. Люди одержимы идеей, что всех остальных животных необходимо держать под постоянным контролем.

В тот день Майкл выглядел бледным, он был куда бледнее, чем когда-то Матиас. Я с тревогой уточнил:

— Ты не болен?

— Нет, просто задумался кое о чем неприятном. Кровь отказывается циркулировать у меня в теле, если я застреваю мыслями где-нибудь. Моей проблемой не был женский пол, я никогда особенно не интересовался им, но я хотел стать отцом, быть близким человеком для своих детей, и никто не мог этого понять.

В прежние времена я находил слова для чего угодно, но это знойное лето лишало меня способности говорить. Каждый день я думал, что жара достигла своего апогея, но на другой день припекало еще сильнее. Когда уже солнце удовлетворится своей работой и остановит пахоту? Майкл приходил ко мне только по ночам, когда температура воздуха немного понижалась.

Я спросил Майкла, на чем он приехал — на автобусе или велосипеде, потому что в одной из прошлых бесед он упоминал, что не любит ездить на машине. Майкл помотал опущенной головой, но ничего не ответил. Я заметил, что его брючный карман пуст, там не поместилось бы даже малюсенького кошелька. Часов Майкл тоже не носил. С головы до ног он был гладким и элегантным, как черная пантера.