Мемуары Дьявола

– Нет, – сказала госпожа де Серни с наивной откровенностью, – не думаю, что кокетка написала бы что-то подобное, просто, прежде чем ответить вам, я прислушалась к сердцу, как это сделали вы, когда писали мне. Я спросила себя, что я испытывала бы, если бы на самом деле вы любили меня так, как говорите, и вот что получилось.

– Значит, вы ответили бы так, если бы любили меня? – Взгляд барона ласкал прелестное лицо Леони, такое красивое и покорное от грусти и душевной боли.

– Полагаю, да, – произнесла госпожа де Серни, – но что это меняет? Нужно спешить, давайте скорее закончим этот скверный роман. Ваша очередь, сударь.

Барон взял перо и на этот раз не задумываясь принялся за письмо. Он писал быстро, с пылкостью человека, дающего выговориться своему сердцу.

Тем временем госпожа де Серни внимательно следила за быстрыми изменениями на взволнованном лице Армана, отражавшими различные движения его души; оно было столь искренним и правдивым, что, казалось, он на самом деле испытывает те чувства, которые силится изобразить. Поэтому графиня, безотрывно наблюдавшая за Луицци, уже не ждала, когда он передаст ей письмо, а сказала, едва он закончил:

– Посмотрим, посмотрим… – Она взяла бумагу и начала читать.

«Сударыня,

Чего вы хотите от того, кто вас любит? Видеть вас, приблизиться к вам для него восторг и смятение; вашей грации и красоты, открытой взорам всех и каждого, вашей души, которую вы показываете миру, уже достаточно, чтобы вселить в его сердце самую святую и преданную любовь! Какой любовью он должен любить вас, если вы приподняли лишь краешек плотной вуали, за которой скрыты целомудрие и невинность вашей чистейшей души, если вы, на одно мгновение скинув с себя те ослепительные достоинства, которые принадлежат всем и везде, позволили увидеть ему неведомые и загадочные чары, превосходящие все его воображение. О госпожа моя, достоин ли вас тот, до кого вы снизошли и кому соизволили открыться? Неофит, восхищенный и ослепленный светом, заливающим паперть возле храма, боится, что не снесет блеска небесного сияния, вырывающегося за порог приоткрытого святилища. Я, как и он, стою перед вами, неуверенный и трепещущий от сознания, что не смогу любить вас сильнее, чем тогда, когда едва знал вас. Да, сударыня, я отдал во власть любви к вам всю мою душу, я полагал, что вы не вправе требовать от меня большего, но вот теперь я сознаю, что я отдал все сердце той, что составляет лишь малую толику вас самой. Вы были ко мне слишком добры и жестоки одновременно, подобно сошедшему на землю ангелу красоты, скрывающему свой лик под вуалью. Его стать так величава, поступь так грациозна, движения так пленительны, что жалкий смертный, лицезреющий его, восхищен до безумия, но вот ангел мимоходом приоткрывает полу одежды, приподнимает краешек вуали, и несчастный влюбленный вопрошает себя, как восхвалить эту неземную красоту, о которой он не имел понятия. Ему ничего не остается, как пасть на колени и просить пощады. Подобным образом обязан поступить и я… ибо письмо, написанное вами, и есть полуоткрытая дверь храма, приоткрытое платье, приподнятая вуаль, это – ваше сердце, в котором я разглядел свет и неземную красоту. О! Простите, что не в силах любить вас сильнее, чем уже люблю. Ни один человек не может отдать больше своего сердца и жизни. Дано лишь раз умереть ради той, кого любишь, невозможно иметь любви больше, чем ее вмещает в душа.

Арман де Луицци».

Закончив чтение, графиня приложила руку к сердцу, будто сдерживала его биение, и сказала, стараясь за улыбкой скрыть волнение:

– Безумное письмо, сударь, так не пишет никто на свете; оно делает недостоверным роман, который мы пытаемся разыграть.

– Может быть потому, сударыня, – вздохнул Луицци, – что мой страстный ответ предназначен не воображаемой женщине, а именно вам. У меня есть на то основания: я знаю о вас то, чего многие не знают, например, что ваша душа полна благородства и силы, что ни одна женщина, кроме вас, не достойна обожания и уважения мужчин и что ни один мужчина не способен почитать вас так, как вы того стоите. Мое объяснение кажется вам безумным, сударыня, но оно идет от сердца, уверяю вас, и вы не должны в этом сомневаться.

– Благодарю за добрые слова, господин де Луицци. – Графиня взглянула на него так, как будто протянула руку другу. – Однако время подгоняет нас, мне пора писать… – И слезы вновь задрожали в ее голосе.

Она взяла перо и написала: