Мемуары Дьявола

Лионель окаменел, глаза его закрылись, затем он с усилием провел рукой по лбу, чтобы вытереть холодный пот, который заструился по нему, пока его мысль совершила долгое и печальное путешествие: за этот краткий миг он вспомнил все свое прошлое, и все его прошлое стало ему понятно. Вернувшись к настоящему, он открыл глаза, дабы убедиться, что это был не сон, и увидел Хьюго, который смотрел на него с жестокой радостью, и свою мать, которая не осмеливалась поднять на него глаз.

Лионель не принадлежал к тем легким и человечным существам, сердце которых подвержено внезапной и возвышенной жалости. Лионель не мог простить мать, хотя знал, какими долгими муками она заплатила за свой грех, но у него не было выбора между злорадством Хьюго и болью Эрмессинды, поэтому он склонился к матери и сказал:

«Встаньте, сударыня, не плачьте. Теперь вас защитит Лионель де Рокмюр».

«Теперь, когда ты пожелал узнать, почему я ненавидел тебя, – сказал старик, – здесь нет больше Лионеля де Рокмюра».

«Ты прав, старик. Оставь себе твое имя, мне стыдно, что я носил его».

Старик презрительно ухмыльнулся.

«О, не смейся, господин Хьюго де Рокмюр: каждому свое. Только что здесь был молодой человек, который простер свою шпагу над семейством Рокмюр, и блеск этой шпаги был так ярок, что никто не осмеливался посмотреть на нее и увидеть, что это имя досталось немощному старику и трусливому идиоту. Теперь, когда у него больше нет имени, бастард убирает свою шпагу, чтобы опереться на нее в своих походах, ибо больше ему опереться не на что, и он открывает вас посторонним взглядам. Пусть будет так, как ты хочешь, господин де Рокмюр: ты забираешь свое имя, я забираю мою славу. Я доволен разделом».

«И к какому имени ты привяжешь твою славу, чтобы носить ее?»

«К тому, что я сам себе сделаю!»

«А что же ты не возьмешь имя твоего отца, ты мог бы поддержать его блеск!»

«Каким бы оно ни было, его следует носить с честью, ибо тот, кто не смог его мне передать, смог тронуть сердце моей матери!»

«То был в самом деле благородный и богатый авантюрист, великолепный генуэзец, который нравился дамам своей красотой и оставлял им на прощанье бесчестье!»

«Генуэзец… генуэзец… – повторил Лионель с ужасным предчувствием. Затем он спросил прерывающимся голосом: – Его имя? Как его имя?»

«Возьми его, Лионель, оно славится низостями, преступлениями и красотой, возьми его, и еще много дам отдадутся красавцу Цицули».

«Цицули!» – вскричал Лионель так, что эхо разнеслось по всему замку. Потрясенный, Хьюго застыл, а Эрмессинда приподнялась, как будто услышала рычание дикого зверя.

«Цицули! Цицули!» – повторял Лионель, переводя взгляд с матери на старика.

Хьюго, радуясь ужасному отчаянию Лионелю, не понимал, однако, его причины. Он обратился к Эрмессинде с жестоким смехом:

«Смотри, Эрмессинда, смотри, к чему приводит прелюбодеяние».

«Ты не знаешь этого, Хьюго, – Лионель приблизился к старику, – ты не знаешь. Ты думаешь, оно ведет только к боли, к отчаянию, к безумию: ошибаешься, оно ведет к кровосмешению!»

Хьюго и Эрмессинда в ужасе попятились.

«Вы меня не понимаете! – кричал Лионель, наступая на них. – Ты не знаешь, трусливый старик, который не убил любовника своей жены, ты не знаешь, что твоя невестка – дочь моего отца и что дочь моего отца – моя любовница!»

«Аликс! – хором вскричали старик и его жена. – Аликс!»

Эрмессинда без чувств упала на пол, старый Хьюго, черпая силы в своей ярости, бросился на Лионеля и схватил его:

«Ко мне! Сюда! Стража! Смерть Лионелю! Смерть нечестивцу! Смерть кровосмесителю!»

Лионель, разум которого помутился от потрясения из-за ужасного открытия, с силой оттолкнул старика, который упал рядом с Эрмессиндой, и, потеряв голову, бросился вон из комнаты. Он пробежал длинные коридоры, которые вели в спальню отца, и бледный, ледяной, дрожащий достиг большой залы, где его должна была дожидаться Аликс.

«Где ты так долго пропадал!» – раздался голос рядом с ним.

Лионель обернулся и при свете частых молний увидел перед собой свою сестру Аликс.

«Ты тоже совершил преступление. Какое?» – воскликнула она, увидев, как он дрожит и трясется.

«Прелюбодеяние и кровосмешение!» – пробормотал Лионель, отталкивая Аликс.

Буря грохотала со всей яростью.

«Что ты говоришь? – возмутилась Аликс. – Ты забыл, что я жду тебя?»

«Следуй за мной, жена Жерара… – ответил Лионель, – если посмеешь».

«Я больше не жена ему», – ответила Аликс, распахнув дверь ногой и показывая ему труп Жерара, задушенного в постели.

«А, еще и убийство!» – попятился Лионель.

«Он начал просыпаться, я была рядом!»

«Следуй за мной, если посмеешь, – повторил Лионель, разум которого совсем помутился, – следуй за мной, дочь Цицули, вдова-прелюбодейка Жерара де Рокмюр, кровосмесительная невеста сына Цицули».

И то ли они оба произнесли необычайно громко эти слова, то ли голос из самой преисподней произнес их рядом с ними, но в какой-то момент показалось, что все закоулки замка Рокмюр эхом повторяют: прелюбодеяние, кровосмешение, убийство.