«Думаю, не так охотно, как вы, – тут же отозвался де Лозере. – Маркиз – старый провинциальный дворянин, далекий от понятий о том, как на самом деле крутятся дела; в то время как вы, господин Дюран, должно быть, собаку на этом съели…»
«Я понятия не имею, – с презрением оборвал графа банкир, – какого рода дела вы имеете в виду. Мы, сирые деревенщины, знаем только… законные пути».
Трудно объяснить, отчего Матье Дюран запнулся и сказал «законные», а не «честные», чуть было уже не сорвавшиеся у него с языка, – помешали то ли остатки учтивости, не позволившие подобным словцом чуть ли не плюнуть графу в лицо, то ли воспоминание о сцене, произошедшей между ним и господином Дано, когда он столь малоподобающим порядочному человеку образом ради собственной выгоды обернул в свою пользу эту самую законность; как бы то ни было, де Лозере заметил его заминку и разгадал слово, которое банкир имел в виду, но не произнес вслух. Тем не менее он никак не обнаружил своей догадливости, а, наоборот, напустив на себя важный вид, с редкой непоследовательностью продолжал:
«Несомненно, все это не соответствует закону до последней буквы, и потому было бы странным сделать подобное признание тому, кто творит эти законы, члену верхней палаты, пэру Франции».
«Но вы считаете, что подобное признание удобно доверить депутату от народа, – сурово ответил Матье Дюран и с обидой добавил: – Члену нижней палаты».
Граф, ясно ощутив всю свою неловкость, попробовал исправить ее напускным простодушием:
«Ну что вы в самом деле, господин Дюран! Не стоит нам между собой разыгрывать дурацкие комедии; вы лучше меня представляете, как все это делается; вы же светский человек, в конце концов!»
«Я человек простой, ваша светлость, из народа», – подчеркнуто приниженным тоном ответил банкир.
«Эх, – собственные слова, казалось, раздирали графу нёбо, – разве не все мы из народа, в той или иной степени, как бы высоко мы ни возносились? Будем современными – не станем придавать самым обыденным вещам никчемную помпезность. Короче говоря, господин Дюран, согласны ли вы оказать мне услугу, о которой я вас прошу: да или нет?»
«Так в чем она, собственно, состоит?»
«Выполнить мой контракт с господином де Беризи, переведя на его счет те восемьсот тысяч франков, что мне осталось доплатить. Как вы понимаете, я дам все необходимые гарантии, в том числе и залог на приобретенный у маркиза лес… По правде говоря, я прошу вас предоставить мне ипотечный заем всего на несколько месяцев – вот и все».
«Только на несколько месяцев? – По-прежнему намереваясь в итоге отказать, банкир не хотел упустить возможности побольше разузнать о делах господина де Лозере. – Вы уверены, что сможете погасить задолженность к этому сроку?»
«Абсолютно. Мой сын женится».
Эта новость подобно молнии разожгла воспоминания Матье Дюрана о нанесенном ему де Лозере оскорблении; тем не менее лицо его озарилось лучезарной улыбкой:
«Как? Ваш сын? И конечно же вы породнитесь с какой-нибудь знатной фамилией, не иначе!»
«Нет, что вы! Артур женится на дочери торговца».
«На дочери торговца?»
«Ну, это английский негоциант, уважаемый человек в Сити; вы же знаете, что в Англии подобные союзы – дело самое обыкновенное, и потом, английская буржуазия не без роду племени, как наша, не без корней. В этой стране есть люди, которых я бы назвал буржуазной аристократией».
«Вы хотите сказать, аристократичной буржуазией».
«Да, да, вы правы, господин Дюран; я заложу приданое невестки, выполню все условия контракта и погашу свой долг перед вами».
Банкир не отвечал, и, выждав мгновение, де Лозере спросил:
«Ну, как? Что вы обо всем этом думаете?»
Матье Дюран вдруг резко поднялся и промолвил, стараясь придать голосу и осанке как можно больше возвышенности:
«Мне кажется, сударь, что вам следовало бы обсудить это предложение с маркизом де Беризи, ибо вам, аристократам равного, как я полагаю, ранга, гораздо легче прийти к взаимопониманию. Но, раз уж дворянин, близкий ко двору, опасается довериться в чем-то провинциальному дворянину, чувствуя огромную разницу в… умонастроениях, то, думаю, сударь, ваше предложение стоило бы адресовать скорее английскому негоцианту, нежели французскому банкиру, буржуа благородному, а не буржуа из простонародья».
Де Лозере побледнел; искорки ненависти вырвались из его глаз, но, сдержавшись, он поклонился и с презрением в голосе проронил:
«Вы, Матье Дюран, – мещанин, я – граф де Лозере; дистанция между нами слишком велика, чтобы я смог узреть оскорбление в ваших словах».
«Перед вами человек, который вполне способен слегка подправить вам зрение», – со злостью выпалил банкир.
«Лишь бы оно приобрело остроту шпаги, – выдохнул граф, – этого будет достаточно».
«И остроту, и длину, если вам угодно».
«Угодно!» – бросил де Лозере, удаляясь.