Мемуары дипломата

По поводу того, что я упомянул о германской прессе, царь заметил, что ему чрезвычайно интересно читать мнение людей о нем и его правительстве. Затем он спросил меня, как подвигается дело на индийской границе, и после моего ответа, что там постепенно водворяется порядок, продолжал говорить о наших отношениях в Азии. Он заявил, что не верит в буферные государства, если они не независимы и сильны сами по себе, а Персия с ее развращенным правительством слишком слаба, чтоб успешно играть такую роль. России вполне достаточно той территории, которой она владеет, и он не намерен приобретать больше; но лично он думает, что наши отношения были бы более близкими и дружественными, если бы между нами не стояла Персия. Он боялся, однако, что английское общественное мнение мало подготовлено к тому, чтоб видеть Англию и Россию соседями, хотя, как он с радостью отмечает, старое предубеждение против его отечества постепенно исчезает. Последнюю часть аудиенции царь провел в рассказах о Клондайке и Сибирских рудниках, о своем путешествии по Сибири и о климате и растительности последней.

Когда я прощался с его величеством, я совсем не предвидел, сколько аудиенций я буду иметь у него в дальнейшем, и что мне придется говорить с ним таким языком, каким ни один посол не говорил с самодержавным государем. Однако то обстоятельство, что царь и царица лично знали мою жену и меня, было значительным нашим преимуществом, когда мы приехали в Петербург.

Как я уже указывал в главе VIII, я принял посольство в такой момент, когда англо-русское согласие несколько пошатнулось вследствие Потсдамского соглашения, и поставил себе правилом говорить с царем прямо и откровенно. Его величество, горячо желавший сохранить это согласие, оценил мою прямоту и почтил меня своим доверием. В продолжение следующих лет наши отношения принимали все более близкий характер, и я лично горячо привязался к нему. Его величество обладал такими очаровательными манерами, что на аудиенциях я чувствовал себя как с другом, а не как с царем. Было что-то, могу сказать это без хвастовства, вызывавшее нашу взаимную симпатию. Зная, что в вопросе о международных отношениях я стремился добиться англо-русской дружбы, а во внутреннем положении принимал близко к сердцу его истинные интересы, он никогда не изъявлял недовольства моей откровенностью.

На официальных торжествах, за исключением новогоднего приема депутатов, царь редко вступал в разговор с послами. Он только здоровался с ними, а затем переходил от одной группы русских к другой, разговаривая кое с кем. Однажды, это было в 1911 г. на обеде в Петергофе в честь сербского короля, я очутился в довольно неловком положении. Я был единственным из приглашенных послов, так как на этом обеде предполагалась моя встреча с принцем Артуром Коннаутским, бывшим в то время с визитом у царской семьи. В последний момент, однако, царь сказал его королевскому высочеству, что обед для него будет не интересен, и что пусть он лучше пойдет на охоту. Этим самым отпадал всякий "raison d'etre"[12] моего присутствия на обеде, и я помню, как бедный Столыпин, убитый несколько недель спустя, спросил меня, что я делаю "en cette galere".[13] После обеда ко мне подошел один из камер-юнкеров и предложил мне стать у стены комнаты, мимо которой должен был пройти его величество, без сомнения желавший поговорить со мной. Я согласился; но его величество прошел, не обратив на меня внимания; тогда мой друг поставил меня на другое место, где я мог бы попасться на глаза царю, но опять неудачно. Так как он хотел повторить этот опыт в третий раз, я заметил, что, если царю угодно поговорить со мной, он пришлет за мной, но я за ним бегать не буду. Только перед самым отъездом царь, мимоходом, пожал мне руку и пожелал мне доброй ночи. Он забыл, отправляя принца Артура на охоту, что я приглашен к обеду, и поэтому был несколько изумлен моим присутствием.

Только раз я имел мужество подойти к государю на публичном торжестве и заговорить с ним первым. Это было во время войны, на торжестве спуска в воду боевого крейсера. Его величество стоял один, наблюдая за предварительными приготовлениями, и так как мне нужно было передать ему кое-что частным образом, я подошел к нему и заговорил. Он принял меня очень милостиво и разговаривал со мною до начала церемонии.