Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945

В начале 1943 г. Кейтелю сообщили о деле Остера; оно было связано с его собственными департаментами. Генерал-майор Ганс Остер, глава центрального отдела подразделения внешней военной разведки ОКБ, был обвинен в том, что неоправданно приписывал людей к резервистам, а также косвенно в преступлениях с обращением валюты. Но в действительности он был виновен гораздо больше: он был начальником штаба тайного заговора против Гитлера, который так никогда и не осуществился. Как и Штауффенберг, Остер был революционером душой и телом, но так же, как и Шульце-Бойзен из «Rote Kapelle»[77], был себе на уме. Он верил, что любые средства оправданны, если они приведут к свержению Гитлера, поскольку полагал, что Гитлер являлся разрушителем нации. Политические цели Остера и Шульце-Бойзена диаметрально отличались друг от друга, но, как последний совершенно не колебался, снабжая большевиков военными разведданными, Остер так же без колебаний сообщил своим друзьям на западе, например, дату вторжения Гитлера во Францию и Нидерланды, еще до действительных событий.

Тем не менее, фельдмаршал, разбираясь в этом деле, решил, что проблема, по всей видимости, появилась из неправильно понятых различного рода неизбежных дел, которые обязана была вести их разведывательная служба. Когда же начальник военной юридической службы сообщил Кейтелю по ходу дела, что адмирал Канарис, глава управления внешней разведки, виновен не менее чем в государственной измене, Кейтель резко высказал ему: как только он посмел предположить, что кто-то из начальников департамента ОКБ может быть виновен в государственной измене. Он пригрозил этому несчастному офицеру военным трибуналом, и заявление было поспешно отозвано; Остер же был без шума отправлен на пенсию[78].

Даже когда адмирал Канарис был арестован после взрыва бомбы 20 июля и брошен в концлагерь, фельдмаршал отказывался верить, что он все-таки был виновен, и оказал семье адмирала финансовую поддержку. Точно так же он отказывался верить во все обвинения против генерала Томаса, главу подразделения военной экономики, который был арестован в то же самое время. Его неверие вдохновляла не ведомственная гордыня; Кейтель был довольно наивным офицером, чтобы поверить в то, что те, кого он знал все последние годы, могли бы вести двойную игру.

20 июля, после обеда, генерал-полковник Фромм, начальник Штауффенберга, позвонил Кейтелю из Берлина, чтобы спросить, правда ли то, что Гитлер погиб. Кейтель ответил отрицательно: то, что было совершено покушение на фюрера, – это правда, но он был только слегка ранен. И также спросил, где находился начальник штаба Фромма, полковник Штауффенберг. У него уже возник зародыш подозрений.

Генерал-полковник Фромм, его давнишний недруг, был высшей фигурой в организационной схеме вооруженных сил после Кейтеля. В этот же день, во второй его половине, он был снят со своей должности, чего никак не ожидал, в особенности потому, что первоначально был арестован заговорщиками на Бендлерштрассе; его преемником стал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Кейтель проиграл последнюю крупную битву за контроль над армией и вооруженными силами. Он всегда весьма серьезно верил, что он должен держаться, чтобы помешать СС прийти к власти, но произошло как раз именно это. Кейтель неоднократно и упорно повторял в своих записях для своего защитника один важный момент: ему никогда и на ум не приходило действовать так, как это делали заговорщики. Для него слова Гинденбурга всегда были эмблемой на его стяге: «Верность – это показатель чести». И в Нюрнберге, в свой бедственный час, эти слова были вдвойне важны для него.

Вот почему в то время, пока фюрер приветствовал в «Волчьем логове» Муссолини, Кейтель рьяно приступил к опровержению всех тех приказов coup d’'etat[79], которые позднее, в конце этого вечера, достигли командующих военными округами. Можно сказать, что этот coup d’'etat осуществлялся по телефону и телеграфу; и точно так же этот coup d’'etat был по телефону раздавлен. На протяжении нескольких часов этого вечера Кейтель вновь отдавал приказы, впервые после службы в Бремене, и эти часы определили судьбу Германии.

* * *

После покушения на Гитлера фельдмаршал Кейтель написал свое первое завещание, датированное августом 1944 г. В нем он полагает, что Хельмшерод, его главное поместье, должно перейти к его старшему сыну; а также он упоминает 20 тыс. фунтов[80], подаренных Гитлером на его шестидесятилетие, сумму, которую он положил целиком в свой банк в Берлине.