Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945

Когда я прибыл [в Берлин] на следующее утро, начальник моего главного управления майор Кляйнкамп встретил меня новостями, что генерал фон Вибан, начальник оперативного отдела, заперся в маленькой комнате для отдыха, которую я оборудовал в квартире Бломберга, когда она освободилась, и угрожал пистолетом каждому, кто пытался увидеться с ним или поговорить. Я был вынужден позвонить Йодлю, чтобы поговорить с ним, поскольку он хотел увидеться со мной, как только я приеду.

Генерал фон Вибан был тепло рекомендован фюреру как превосходный штабной офицер генералом фон дер Шуленбургом, который в Первую мировую войну был начальником штаба армии (позднее группы армий) под названием «Deutscher Kronprinz», у Шуленбурга он служил в качестве капитана его собственного штаба. Фюрер несколько раз предлагал мне, чтобы я взял Вибана в оперативный отдел ОКБ, поскольку он весьма высоко ценил мнение Шуленбурга; последний был близок к партийным кругам и был генералом в СС и СА. Я тоже уважал его ввиду моих старых связей с ним. Я знал Вибана в дни моей работы в кадровой службе и много работал с ним раньше, еще до 1933 г. Поскольку в то время должность начальника оперативного отдела была свободна и поскольку я назначил Йодля на должность начальника департамента национальной безопасности ОКБ, я согласился с просьбой фюрера. Сначала это казалось мне хорошим решением, поскольку Вибан был близким другом Бека, и поэтому я надеялся, что он проложит мост над пропастью между мной и Беком и смягчит наши разногласия. Но я никогда не мог разобраться, где голова, а где хвост в этом странном товариществе, а Йодль и того меньше; принимая во внимание то, как он умолял меня [удержать Гитлера] в ту ночь, перед вступлением наших войск в Австрию, я совершенно перестал доверять ему. Во время моего отсутствия Йодлю пришлось терпеть от него невероятные сцены. Один раз он громко молился и предсказывал всем нам несчастья; затем он наконец впал на несколько часов в растерянное и задумчивое молчание. Затем, когда Йодль, наконец, попросил его взять себя в руки, он заперся и отказывался говорить с кем-либо.

Я вызвал Вибана для встречи со мной. Но предчувствие беды уже исчезло из его глаз, он вновь был вполне нормален, и, когда я посоветовал ему взять безотлагательный отпуск, чтобы укрепить здоровье, он твердо отверг мое предложение, сказав, что у него прекрасное здоровье и что ему совершенно непонятно, чего я добиваюсь. Он заявил, что Йодль наврал мне о нем, после чего Йодль просто вышвырнул его из комнаты. Мне было чрезвычайно трудно полностью избавиться от этого истеричного человека; военное министерство не захотело убрать его от меня, и мне пришлось пригрозить Браухичу, что я пойду к фюреру и потребую убрать этого человека, если он не уволится из ОКБ. Это произвело некоторое действие, но кончилось тем, что Вибан обиделся на меня за то, что я оклеветал его, утверждая, что он находился не в здравом уме. Я был счастлив вновь остаться только с Йодлем; этот второй начальник оперативного отдела был ужасно ненадежным человеком.

18 марта завершился судебный процесс над Фричем, с приговором, описанным выше. Фрич, уйдя в отставку, уединился на своей усадьбе, которая была построена для него раньше, на военном полигоне в Бергене (около Юльцена), далеко от людей и зверей, и фюрер сам объявил это берлинским генералам, обращаясь к ним в рейхсканцелярии. Свидетеля обвинения, чья бесстыдная ложь стала причиной этого скандала, он приказал расстрелять. Несколько недель спустя Канарис сказал мне, что тайная полиция так и не выполнила приказ о расстреле; и для меня стало совершенно очевидно, что этот свидетель был наемным инструментом, которого вряд ли расстреляют в качестве награды за его деяния.

Я потребовал от Канариса незамедлительного прояснения этого дела, чтобы я смог составить фюреру рапорт. Канарис попросил меня не использовать что-либо из того, что он сказал мне, поскольку он сам слышал только слухи; он пообещал как можно быстрее разузнать об этом у самого Гейдриха. Несколько дней спустя он сообщил мне, что приказ фюрера уже выполнен, и я сказал, что удовлетворен. Сегодня я уверен, что первое сообщение Канариса было верным и что он отказался от своих слов только из-за страха перед Гейдрихом и того, что я расскажу об этом Гитлеру. Мое доверие к Канарису позднее дорого обошлось мне.