Мемуары генерала барона де Марбо

Наш главнокомандующий придавал такое большое значение тому, чтобы первый консул был вовремя предупреждён о договоре, который он подписал, что он выправил охранное свидетельство сразу для двух адъютантов, с тем чтобы, если один заболеет, другой мог бы отвезти послание. И поскольку было бы желательно, чтобы офицер, которому была поручена эта миссия, говорил по-итальянски, генерал Массена поручил это коммандану[29] Грациани, пьемонтцу или римлянину, находящемуся на службе Франции. Однако наш главнокомандующий был одним из самых подозрительных людей, какие когда-либо существовали на свете, и, боясь, что иностранец уступит уговорам австрийцев и не выполнит свою миссию с достаточным тщанием, призвал меня к себе и попросил, в частности, поторапливать его до тех пор, пока мы не доберёмся до первого консула. Это пожелание было излишним, так как господин Грациани был человеком, исполненным самых лучших чувств, и прекрасно понимал важность своей миссии.

Мы отправились 16 прериаля из Генуи, и я оставил Колиндо, которому обещал вскоре вернуться за ним, поскольку было известно, что армия первого консула уже недалеко. Уже на следующий день Грациани и я приехали в Милан.

Генерал Бонапарт обошёлся со мной с большим вниманием, говоря о понесённой мной потере, и обещал, что, если я буду хорошо себя вести, он заменит мне отца. Он сдержал своё слово. Он не уставал расспрашивать Грациани и меня о том, что происходило в Генуе, а также о силах и передвижениях австрийских корпусов, которые мы проезжали по дороге в Милан. Он задержал нас у себя и заставил одолжить нам лошадей из своих конюшен, поскольку мы приехали на почтовых мулах.

Мы последовали за первым консулом в Монтебелло, а затем и на поле битвы при Маренго, где нас задействовали для передачи его приказов войскам. Я не буду останавливаться в деталях на этом памятном сражении, где со мной не случилось ничего плохого. Как известно, мы были на грани поражения и, несомненно, проиграли бы это сражение, если бы 25 тысяч солдата корпуса Отта прибыли вовремя на поле сражения. Первый консул ожидал их появления каждую минуту, поэтому был крайне беспокоен. К нему вернулись его уверенность и весёлость только после того, как наша кавалерия и пехота генерала Дезе, о смерти которого он ещё не знал, решили исход сражения, разбив колонну австрийских гренадеров генерала Цаха. Заметив, что моя лошадь была слегка ранена в круп, первый консул взял меня за ухо, потрепал и сказал, смеясь: «Я тебе одолжу моих лошадей, чтобы ты их так же отделал!» Грациани умер в 1812 году, и я теперь единственный французский офицер, который участвовал и в осаде Генуи, и в битве при Маренго.

После этих памятных событий я вернулся в Геную, откуда австрийцы ушли после подписания договора, ознаменовавшего нашу победу. Я застал там Колиндо и коммандана Р***. Я посетил могилу своего отца, и затем мы сели на французский бриг, который за 24 часа доставил нас в Ниццу. Через несколько дней на ливорнском корабле за своим сыном приехала мать Колиндо. С этим замечательным молодым человеком мы пережили немало тяжёлых испытаний, которые связали нас дружбой. Но наши судьбы были различны, и нам пришлось расстаться, несмотря на самые горькие сожаления.