Мемуары голодной попаданки

Все, нашла бедная Анечка в этом мире не принца и полкоролевства, а свой бесславный конец от рук невменяемого головореза. Я зажмурилась и приготовилась гордо принять предназначенную судьбой-злодейкой жестокую казнь. Впрочем, не дождалась. Тогда решилась осторожно разведать сквозь ресницы окружающую обстановку и обнаружила нависшего надо мной мужика. Какой же он все-таки огромный! Его взгляд недобро буравил меня.

– Ну? – рыкнул, ожидая объяснений.

– Му-ма-ме…

– Если снова мыши, я тебя вместе с ними запру в одной кладовке, – пообещал он, выдвигая вперед квадратную челюсть, – на неделю, чтобы сдружились и не смущали друг друга.

Я отчаянно замотала головой и указала пальцем под стоящий рядом с Захарием стол.

– Ме-ме-мертвец.

Лохматые брови вскинулись в удивлении. Выходит, труп не его рук дело? И то радость! Нырнув под столешницу, косматый верзила достал за шиворот мужичонку и, держа на вытянутой руке, словно кутенка осмотрел со всех сторон, совершенно не ощущая веса пропойцы.

– Этот что ли?

– Ну, да.

Захарий хорошенько встряхнул пьянчужку, и … тот ожил, промычав что-то нечленораздельное и сладко причмокивая губами. Теперь уже была моя очередь удивляться:

– Жи-во-ой… Но… я ведь проверяла… Он не двигался, не дышал…

– Спал.

– И кровь… красная… и липкая…

– Наливка.

Не удивительно, что померещилась всякая жуть – через мутные засиженные мухами окна дневной свет попадал так скупо, будто в погребе или какой землянке находишься.

– Он был холодный, – схватилась я за последний аргумент, пытаясь хоть как-то оправдаться.

Мужик устало вздохнул и, распахнув мощным ударом ноги дверь, вышел на улицу, где и бросил свою ношу прямо посередь дороги. После чего также молча взял ведро и сходил к колодцу.

Бухнув передо мной деревянную бадейку так, что часть ледяной воды окатила мои босые ноги, Захарий потребовал:

– Больше меня не будить! Делай то, за что получаешь крышу над головой, и веди себя тихо.

– А…

– Прошу, сделай так, чтобы я забыл про твое существование, – он удалился, тяжело ступая и горбясь, зыркнув напоследок и вызвав в моем теле волну испуганных мурашек.

Поняла. Будет исполнено. Существовать тихо и незаметно. Только почувствовав нехватку воздуха в легких, осознала, что слишком надолго задержала дыхание. Выдохнула и огляделась. Чем я до того занималась? Ах, да, мусор. Еще половина зала неприбранной осталась. Интересно, а воду подогреть где-нибудь можно?

До самого вечера я мыла, скребла, оттирала, выметала. Разогреть воду, конечно же, не смогла. Но вот эксплуатацию колодца вполне освоила, множество раз сменив воду в ведре. К концу дня все тело болело, каждая мышца давала о себе знать при малейшем движении, поясница и конечности отказывались сгибаться, а живот сводило от голода. Зато на комнату стало любо-дорого посмотреть. Прозрачные окна сияли в лучах закатного солнца, потолки, освобожденные от паутины, поражали высотой и открывшимся простором, столы, лавки и стулья без толстого сального налета приобрели первоначальный древесный цвет и придавали помещению некий уют и душевность. Но более всего я гордилась отмытым полом, половицы которого оказались хоть и порядочно затертыми, а в нескольких местах даже проломанными, но с остатками красивого лакового покрытия.

Захарий вошел в комнату, когда я стояла подбоченясь и созерцала свою работу. Мужика буквально парализовало, в движении остались только глаза, которые, выкатившись на лоб, бегали из стороны в сторону, не узнавая собственное помещение. И я никак не могла понять – доволен хозяин кабака или разъярен, поэтому на всякий случай отодвинулась от него подальше.

Время шло, а Захарий все не двигался с места. С нечёсаных волос капала вода и у ног уже собралась небольшая лужица. Видимо, купался в местном озере или речке. Так вот куда он не так давно отлучался. Понятно теперь, почему не зарос еще грязью, раз природный водоем к его ежедневным услугам. Мог бы и меня что ли позвать, я вон вся совсем пропотела, пока вкалывала на него. Так бы, наверное, и стояли, Захарий в ступоре, а я, боясь пошевелиться и вызвать на себя очередной шквал недовольства мецената местного разлива, но тут заскрипела входная дверь, и на пороге появился утренний знакомец, опухший, с подбитым глазом и торчащими вверх жидкими волосенками. Ни на кого не глядя, он протопал в центр зала, свалился мешком на лавку и, грохнув по столу кулаком, потребовал:

– Захарий, покрепче дурмана!

– Ты сегодня слишком рано, – пробурчал тот. – Я еще не открывался.

Клиент захрюкал, то ли засмеявшись, то ли закашлявшись:

– Тута разве хоть одна дверь закрывается? Ладно тебе, не бузи. Тащи давай, трубы горят.