Мемуары графа де Рошфора

Однако судьбе было угодно, чтобы я имел возможность еще раз показать всем, что у меня на сердце. Речь идет о некоем фанфароне, которого звали Шатободо, который считался яркой жемчужиной среди самых отважных храбрецов. Я имел на него зуб, а посему старался не общаться с ним, чтобы не дать себе удовольствия с ним повздорить. И он тоже в отношении меня вел себя достаточно спокойно. На самом деле он не был так храбр, как о нем говорили, я же всегда искал возможность рискнуть жизнью, и такой случай мне вдруг представился именно тогда, когда я этого меньше всего ждал.

Вернувшись в армию во время следующей кампании, я прибыл в Сен-Дизье, где тогда находилось так много войск, что я рисковал остаться на улице, если бы не нашел доброго хозяина дома, который за экю сдал мне комнату. Я сложил у него свои пожитки и пошел навестить некоторых своих друзей-офицеров. Однако, пока я прогуливался вместе с ними, господин де Шатободо прибыл в тот же дом, где я уже поселился и, не найдя свободной комнаты, взял и вынес из моей комнаты мои пожитки, а сам в ней расположился. Я узнал об этом, когда вернулся домой. Я не мог и представить, что за человек посмел так поступить, а посему быстро поднялся наверх, чтобы с ним увидеться. Если я был удивлен, увидев его, то и он был удивлен не меньше меня, когда увидел, с кем имеет дело.

Не желая давать ему время для извинений, я закрыл дверь на засов и объявил ему, что занял эту комнату за два часа до него, что эта комната моя, а он должен убираться на улицу. Одновременно с этим я выхватил шпагу, не сомневаясь, что он в ответ сделает то же самое. Однако я был сильно удивлен, когда вместо того, чтобы защищаться, он вдруг заговорил, что не хочет ссориться, что признает, что был неправ, и в доказательство этого готов унести свои вещи, если я ему это позволю. Мне стало жаль его, и я вставил шпагу в ножны, сказав ему, что, по крайней мере, теперь это будет ему уроком на всю оставшуюся жизнь, что я в жизни повидал немало, но тем не менее никогда не позволял себе поступать так, как он, хотя имел для этого массу возможностей. А еще я сказал, что я не стану никому говорить, что у него нет мужества, но у меня еще есть время узнать, исправится ли он.

Так я остался хозяином комнаты, что, не скрою, доставило мне немалое удовольствие. Признаюсь, я хотел большего, но нашел в себе силы, чтобы простить обидчика, чего никогда раньше я делать не умел. Этот случай стал причиной того, что господин де Шатободо оставил нашу армию и перешел служить в армии господина Шомберга, который командовал в Каталонии. Там он возглавил роту Гасконского кавалерийского полка, но, так как он слишком любил удовольствия, однажды он оставил место службы, чтобы поехать к своей любовнице, а на обратном пути его убили микелеты[103].

* * *

Что касается меня, то я продолжал оставаться адъютантом, которого король мог назвать старикашкой, как маркиза д'Аньо или маркиза д'Арси. Однако я был еще очень силен, и господин де Тюренн иногда говорил мне, что жаль, что я начал так поздно в этой профессии, а то из меня могло бы кое-что получиться. В самом деле, я сменял в день по три-четыре лошади, я был как безумный, и меня стали часто называть маленьким генералом армии. Я не заслужил это прозвище трудом, я получал удовольствие от службы, и я знал лишь одного человека, который был недоволен мной. Но я оставляю читателям судить, было ли это по моей вине, и хочу взять всех в судьи этой ситуации.

Был в Аркурском кавалерийском полку один дворянин, которого звали Белльбрюн, у которого я раньше знал отца, который был капитаном в гвардии. Я знал его так хорошо, что надеялся, что он мог бы рассказать сыну о моих представлениях о правилах поведения. Я много раз предупреждал его о некоторых вещах, которые не должны были способствовать улучшению его репутации. В самом деле, он был очень развращенным, а когда он нашел очень порядочную женщину, он не мешал себе видеться и с другими, даже с самыми низкопробными. Это могло производить только плохое впечатление, и с ним произошло то, о чем я его много раз предупреждал: на него стали смотреть в полку как на человека, с которым опасно водить компанию, так как было несколько дел, из которых он не смог выйти с честью. Он не отличался особой отвагой, или это его напрягало так, что он был не в состоянии служить и попросил меня поговорить об этом с господином де Тюренном, чтобы получить от него разрешение уехать. У нас под носом был противник, и, решив, что сейчас не время уезжать, я сказал ему все, что думаю об этом. Он мне не захотел поверить и, видя, что я отказываюсь об этом говорить с господином де Тюренном, решил поговорить с ним сам. Однако господин де Тюренн сказал ему то же, что и я, после чего, будучи недовольным, он уехал, не получив отпуска ни у кого. Я имел право сказать ему то, что я сказал. Я дал ему два дня, а потом я не побоялся рассказать об этом господину де Тюренну.