Мемуары. Избранные главы. Книга 2

Г-жа де Ментенон, страшно боявшаяся сквозняков и прочих неудобств, не смогла добиться для себя никакой привилегии. Единственное, чего она достигла под предлогом соблюдения скромности и по прочим соображениям, — это разрешение ездить отдельно, как я несколько выше описывал; однако, в каком бы она ни была состоянии, ей приходилось в назначенное время выезжать и ехать, чтобы прибыть в назначенное место и все привести в порядок, прежде чем к ней пожалует король. Сколько раз она ездила в Марли в таком состоянии, в каком и служанку не заставили бы сдвинуться с места; а однажды при поездке в Фонтенбло боялись, доедет ли она туда живой. Как бы она себя ни чувствовала, король в обычный час приходил к ней и занимался тем, что было назначено на это время, а ей самое большее позволялось лежать в постели. Неоднократно, когда ее била лихорадка и она исходила потом, король, любивший, как уже сообщалось, свежий воздух и боявшийся жары в комнатах, приходя, выражал удивление, почему все наглухо закрыто, приказывал раскрыть окна настежь и не позволял хотя бы чуть-чуть их прикрыть до десяти вечера, когда отправлялся ужинать, невзирая ни на ее состояние, ни на ночную прохладу. Ежели должен был состояться музыкальный концерт, его не могли отменить ни лихорадка, ни головная боль, даже если г-жа де Ментенон света белого не видела. Король всегда жил по своему заведенному распорядку, ни разу не поинтересовавшись, удобно ли это ей.

Прислуга г-жи де Ментенон, ибо все, связанное с ней, представляет интерес, была весьма немногочисленна, редко показывалась на людях, держалась скромно, почтительно, не дерзко, больше помалкивала и никогда не важничала. Таков был тон дома, и слуги не удержались бы там, если бы не соответствовали ему. Со временем они получали небольшое состояние соразмерно занимаемой должности, поэтому у них не возникало ни желания, ни повода для болтовни; все они доживали свою жизнь в безвестности, но все вполне зажиточно. Служанки ее жили замкнуто, почти не выходя из дому. Г-жа де Ментенон не только запрещала им это, но и не позволяла принимать кого-либо у себя, а дарила деньги скупо и редко. Король знал всех ее слуг, был с ними запросто и частенько беседовал, когда приходил к ней, а она задерживалась с выходом. Из всех них несколько более была известна давняя служанка г-жи де Ментенон еще с тех времен, когда после смерти Скаррона та жила благотворительностью прихода св. Евстафия в комнате под крышей; служанка эта прибирала комнатку и там же готовила скудную пищу. Нанон, как звалась она в ту пору, когда была единственной служанкой г-жи де Ментенон, и как та продолжала ее называть, верно служила своей хозяйке, сопровождала ее при всех переменах судьбы и была того же возраста и такой же святошей, но теперь она сделалась м-ль Бальбьен. Она стала важной особой, тем паче что пользовалась доверием хозяйки, следила за воспитанницами Сен-Сира, которые поочередно прислуживали г-же де Ментенон, следила за ее племянницами и даже за герцогиней Бургундской, для которой это не было тайной и которая, не задаривая, ловко сумела обратить ее в свою почитательницу. Одевалась и причесывалась она, как г-жа де Ментенон, и вообще старательно во всем ей подражала. Не было человека, начиная с законных и побочных детей короля и включая принцев крови и министров, который не подлещивался бы к ней и, даже более того, не относился бы к ней со своеобразным почтением. Кто мог, платил ей за ее услуги, хотя, в сущности, она почти не имела касательства к делам. Была она умеренно глупа, вредничала крайне редко, да и то больше по недомыслию, манеры ее были весьма чопорны и жеманны, но она почти всегда старалась быть в тени. Однако здесь уже рассказывалось о случае, когда герцогиня дю Люд благодаря ей получила место в карете, хотя за четыре часа до того король, мнилось, отказал ей в нем. Протекция, которую оказывала м-ль Бальбьен касательно участия в поездках в Марли, была небезвозмездной. Держалась она тихо, скромно, чопорно, с чувством достоинства и вместе с тем почтительно.