Мемуары M. L. C. D. R.

И раз уж господин L. C. D. R. являет такое чистосердечие в историях, столь похожих на выдумку, — не следует ли еще больше верить всему остальному? В самом деле, разве может озадачить нас то, что он рассказывает о кардинале Ришельё? Нам ли не знать, что все министры — люди загадочные или по меньшей мере должны быть таковыми? А уж кардиналу Ришельё это качество было свойственно как никому другому, что и следует весьма убедительно из воспоминаний господина L. C. D. R. Чему же тут удивляться — тем ли приказаниям, которые этот министр отдавал Сове, или угодничеству последнего, поступившегося ради карьеры собственной женой? Тем не менее в примерах подобного рода заключается урок, как следует себя вести, — а в нем-то и есть та великая польза, какую можно извлечь из чтения книги. Я думаю также, что для господина L. C. D. R. главной причиной взяться за перо стало не столько желание поведать, в каких секретных миссиях он участвовал, сколько наставить на ум других, опираясь на собственный опыт. Едва я вспоминаю, как он сам корит себя за то, что дурно использовал благодеяния кардинала Ришельё, я понимаю, что у меня есть основания это утверждать. То же скажу и о его невинной слабости — неизменном желании казаться молодым. И даже если эти мемуары не столь назидательны, как мне представляется, то, бесспорно, очень интересны: в них есть чрезвычайно трогательные подробности, о которых никто никогда прежде не писал. Они весьма занимательны, и я не верю, чтобы кто-нибудь, читая их, заскучал. Возможно, во мне говорит дружба, связывавшая меня с их автором и сейчас побуждающая держать такие речи. Что ж, признаюсь: мы были столь дружны, что у меня есть причины проявить эту слабость. Как бы то ни было — ибо его мемуары прочел не я один, и другие люди тоже сходятся со мной во мнении, — не побоюсь сказать еще раз: нет чтения более приятного. И все же вынужден сознаться в одном поступке, не зная, осудят меня за него или поблагодарят: я публикую эти воспоминания против воли автора, который, удалившись от мира, прожил всего месяц или два и перед смертью велел мне их уничтожить. Причина тому мне не вполне понятна — разве что, готовясь оставить этот мир, он не желал тревожить некоторых людей, с которыми прежде враждовал и о коих отзывается не слишком лестно, — но она не показалась мне достаточно веской, чтобы лишить публику столь любопытного произведения. Так или иначе — вот оно, в том виде, как я его получил, я ничего не убавил и не прибавил.

МЕМУАРЫ M. L. C. D. R. {4}

МЕМУАРЫ M. L. C. D. R.,

повествующие о наиболее примечательных событиях правления

кардинала Ришельё и кардинала Мазарини,

а также

о многих занимательных подробностях царствования Людовика Великого

Между Парижем и Этампом, правее Шатра, стоит замок, именуемый Оленвиль^{5}, который в прежние времена был королевским, а ныне принадлежит господину де Марийяку^{6}. Однажды мой отец, вышедши из дому, отправился туда повидать хозяина, своего родственника, и взял с собой мою матушку, которая вот уже четыре с половиной месяца была в тягости. Проездом они навестили одного соседа, дворянина по имени Гриньи, — и кучер их, изрядно напившись в его доме, умудрился опрокинуть карету прямо у ворот замка Оленвиль, хоть и ехал по самой лучшей дороге на свете. Из-за этого происшествия мой отец, вместо того чтобы веселиться в гостях, пришел в неописуемую скорбь: матушка, которая сильно ушиблась, на другой день разродилась мною, но не прожила после моего рождения и двух дней^{7}.

Это повергло в великую печаль весь дом, где ее, несомненно, почитали. Мой отец был так удручен, что убил бы кучера, не помешай ему господин де Марийяк; но, по-прежнему считая его виновником смерти жены, каковым тот и был, добился, чтобы против кучера был начат процесс: того бросили в тюрьму, где продержали месяца два или три, после чего суд его полностью оправдал^{8}.

Так как никто не ожидал, что я выживу, прежде всего озаботились тем, чтобы меня окрестить. Моим крестным отцом стал господин де Марийяк, а крестной матерью — одна дама по имени мадам д’Арбувиль, что жила в девяти или десяти лье от нас и по случаю оказалась в его доме. Меня нарекли Шарлем Сезаром^{9} — именем, которое носил мой отец, ибо все решили сделать ему приятное. Мне наняли кормилицу из тех же мест, и отец отослал меня в свой замок, расположенный при въезде в Орлеанский лес, а сам отправился в Париж, куда его призывали дела.