Мемуары M. L. C. D. R.

Принц Конде, радуясь своему крупному успеху, въехал в Париж. Он был встречен всеобщим ликованием — женщины и те восхищались его воинской доблестью; нашлись среди них и такие, кто был не прочь испытать, так ли он стоек в баталиях любовных, как на поле брани. Из их числа была и мадам Пи, сестра уже упомянутого мною Конкрессо. Она передала, что хочет открыть ему один секрет, но опасается нескромных ушей; однако он обо всем узнает, если сам явится к ней. Ее настойчивости нельзя было не уступить, но, вместо того чтобы, как он ожидал, посвятить его в некую государственную тайну, она предложила воспользоваться ее слабостью. Принц, человек уступчивый, уложил одна на другую несколько подушек — ибо в кабинете, где они находились, не оказалось кровати — и удовлетворил ее желание.

Я приехал в Париж в тот самый день, чтобы передать письмо герцога де Бофора, и нашел принца в отеле Конде^{153}, где он оставил меня ужинать. Когда сели за стол, он сказал Конкрессо, также находившемуся среди приглашенных, что не далее как нынче утром имел удовольствие получить письмо от одной очень крупной дамы, которая пригласила его к себе; что он не пренебрег приглашением и явился в богато обставленные покои, а оттуда его провели в кабинет, украшенный великолепными зеркалами; что дама ни в чем ему не отказала и он остался весьма доволен всем, за исключением одного. Конкрессо поинтересовался, что же это могло быть, на что принц ответил, что дама была одинакова ввысь и вширь, и спросил, не догадывается ли тот, кто она такая. Конкрессо, уже не сомневаясь, сказал, что, верно, то была его сестра, — и первым расхохотался, чтобы не быть высмеянным окружающими. А принц Конде, думая, что ему не поверили, вынул из кармана пресловутое письмо и показал всем, кому этого хотелось.

В те дни принц Конде был молод, полон сил и окружал себя господчиками^{154}, любившими буйные развлечения, — они затевали разные неприличия, вредившие не только его здоровью, но и делам. Например, когда во Францию вторгся герцог Лотарингский^{155}, виконт де Тюренн оказался окружен его войсками и армиями принца Конде и герцога Вюртембергского, и двор уже считал, что все потеряно, готовясь к самому худшему, если его силы будут разбиты, — принц Конде, к несчастью, подхватил дурную болезнь, которую деликатно именовал лихорадкой, и не смог воспрепятствовать подкупу герцога Лотарингского двором^{156}. Получив много денег, герцог позволил виконту де Тюренну отступить к Мелёну^{157}, чего конечно бы не случилось, находись принц Конде при армии.

Хотя война была в разгаре, тайные переговоры между противниками по-прежнему продолжались. Два или три раза я ездил в Сен-Жермен к герцогу де Бофору — Мазарини обещал ему чин адмирала и двести тысяч экю наличными, если он покинет принца Конде и убедит поступить так же и доверявшего ему герцога Орлеанского. Мне тоже прочили недурное будущее — я должен был стать капитаном роты гвардейцев. Столь заманчивые предложения вполне могли соблазнить герцога, уже готового их принять, — но мадемуазель де Монпансье, на которой принц Конде надеялся женить своего сына и которая мечтала о замужестве^{158}, — расстроила все наши намерения.

Когда армия уже стояла у ворот Парижа, мы все еще находились в городе; там я случайно встретил свою сестру: война заставила ее покинуть монастырь. Ее облик очень удивил меня: монашеское облачение она сменила на светское платье и, кроме того, была с мужем. Они встретились, когда отнюдь этого не ждали, а поскольку не составляет труда разжечь былое пламя из тлеющих углей, то муж оставил духовный сан, который принял с такой легкостью, да и она тоже позабыла о своем религиозном рвении. Самое же интересное, что, не заведя детей в прошедшие пять-шесть лет, когда они жили вместе, сейчас она сразу же забеременела! Я не мог не изумиться, но она сказала, что во всех делах обязана быть покорна мужу, и Господь, который связал их таинством брака, не указал на то, что могло бы его нарушить. Их истории, наделавшей в Париже много шума, я коснусь только вскользь, чтобы не прерывать нити моего рассказа; скажу, что они прожили еще три или четыре года, воспитывая сына, который появился на свет в должный срок. Потом мой зять умер, и сестра от имени сына предъявила права на немалое имущество супруга, чем вызвала негодование его родни, утверждавшей, что ребенок незаконнорожденный. Начался большой процесс, который родственники, также претендовавшие на наследство, хотели было перенести в Бретань, где находилась основная часть имущества, однако из-за ареста, наложенного на обстановку парижского дома, а еще более из-за того, что и брачный контракт был составлен в Париже, слушание дела передали местному правосудию; кроме того, лишь Парижскому парламенту принадлежала прерогатива определения законности браков.