Представленный Королю подобным образом, Депланш попытался оправдаться, заявляя, что служит уже много лет, никогда не пренебрегал своим долгом, вращается в достойном обществе, владеет солидным состоянием и тому подобное. Спокойно выслушав его, Король ответил, что ему это известно, но если бы он хотел остаться на своем месте, то должен был служить Богу столь же ревностно, как государю; конечно, он не имеет в виду, что офицер должен быть святым, но он не должен быть и безбожником: не он ли, как стало известно от надежных людей, помочился в кропильницу, насмехаясь над святой водой? Он, Король, никак не поймет, почему против капитана не начали процесс, и не узнай он, что поступок тот был совершен оттого, что вино совершенно затмило разум виновника, последний мог бы пожалеть о том, что имел дерзость предстать перед Королем. Депланш, знавший в глубине души, что Король говорит чистую правду, не посмел настаивать и со стыдом удалился. Обосновавшись в провинции, он затем побывал в Париже лишь однажды — чтобы жениться на дочери господина де Брийака, советника Большой палаты Парламента{196}, но супруга не сумела отучить его от разгульного образа жизни, и через пять или шесть лет он умер от пьянства.
Когда я покинул его, как рассказал об этом выше, то решил расквитаться с ним за его проделки. Господин же кардинал, узнав о причине моего столь поспешного отъезда, строжайше запретил мне это, и я больше никогда не осмеливался противиться его воле. Он отправил меня в Брюссель с тайным поручением, о котором я не имею права распространяться; в том деле я потерпел неудачу. Пока я находился в этом городе, господин принц Конде все еще держал сторону испанцев; и в это же время погиб Бове, отец мадам графини де Суассон{197} и конюший принца. Смелый человек, он, тем не менее, был чересчур заносчив, что и стало причиной его смерти: спускаясь по лестнице от господина принца Конде, он схватил за руку одного дворянина, который поднимался и был ступенью выше, — чтобы тот дал ему дорогу. Дворянин не хотел затевать ссору из уважения к хозяину дома, но, покинув принца, тотчас попросил одного из друзей отыскать господина Бове и потребовать объяснений. Не в характере Бове было уклоняться от дуэли — он и его друг, призванный им в секунданты, выступили двое против двоих. Один из его противников вскоре был убит, но Бове не успел воспользоваться этим преимуществом, ибо сам получил в голову пистолетную пулю и умер несколько дней спустя. Господин принц Конде, извещенный об этом несчастье, пришел повидать умирающего и, поскольку надежды спасти его тело не было уже никакой, посоветовал Бове подумать о спасении души — известно ведь, что тот долгое время покровительствовал одной женщине, прижив от нее детей, в том числе и будущую мадам де Суассон, хотя никогда не был женат; посему лучше всего для него сейчас было бы облегчить свою совесть и вступить в брак — он же, принц, в знак уважения и ради его спасения, в которое верит, не мог бы оказать ему лучшей услуги, чем немедля послать за священником. Бове уже был почти без сил и целые сутки не мог вымолвить ни слова, но речь принца Конде привела его в чувство.
— Нет, монсеньор, — воскликнул он, — вы не убедите меня! Я никогда ничего не обещал этой женщине и ничего ей не должен!
Господин принц Конде ответил, что Бове лучше известно, как все обстоит на самом деле, ведь сам он знает обо всем лишь понаслышке, — на что умирающий вновь повторил ему то же самое, и принц оставил его в покое.
А в это время война бушевала с прежней силой, и не только на границах, но и в самом сердце королевства, где из-за бессилия правительства могла быть низвергнута верховная власть и разрушено хозяйство. Я говорю не о том, что творили парламенты, а имею в виду некоторых аристократов, считавших, что ныне им все позволено, и установивших тиранические законы, которые они требовали выполнять. В каждой провинции было по два-три таких князька, и они лишь посмеивались над королевскими порядками, если те расходились с их собственными интересами. Это чрезвычайно тревожило кардинала, а еще больше — Короля: он был куда впечатлительнее, и его подобные дела касались непосредственно. До поры обстоятельства требовали от него дипломатического таланта, и он — человек хоть и молодой, но достаточно искушенный в политике — остерегался прямо выступать против беззакония, которое могло разрастись, если б его попытались пресечь раньше времени.