Грузинские телевизионщики пытались выкрутиться: «Ну вот Сталин приезжал в Большой театр?» Мама отвечала: «Приезжал, это всем известно» - «На какие спектакли?» - «Он любил русскую оперу, на «Садко» и на «Иван Сусанин ».
Оперы - «Царская невеста» и «Садко» - у Веры Давыдовой были сдвоены с мамой, поэтому они уезжали в театр и возвращались вместе. Мы слышали шум подъезжающей машины, их хохот, звук работающего лифта, который сначала останавливался на 6-м этаже, а потом поднимался на наш. В том доме на Садово-Сухаревской мы с Давыдовой прожили вместе семь лет.
Ну так вот, телевизионщики расспрашивают маму, а я хожу по квартире и прислушиваюсь. И понимаю, что маму эти расспросы начинают раздражать.
- А в Кремле вы пели? - задают ей вопрос.
- Да, перед папанинцами выступали, еще были даты какие-то. В Георгиевском зале пели, и в доме приемов МИДа пели.
- Вера Александровна нравилась мужчинам?
- Вы видели ее фото? Как такая красота могла не нравиться?
Тут я решила вмешаться. Попросила остановить камеру, чего они, кстати, не сделали. И сказала: «Я с детства помню эти разговоры. А потом уже повзрослела и все понимала. Моя мама живой свидетель тому, что я скажу. У Веры Александровны, этой красавицы, был один для современности невероятный недостаток. Она любила в своей жизни одного мужчину. И этим мужчиной был ее собственный муж, Дмитрий Семенович Мчедели, или Мчедлидзе, как звучала его настоящая фамилия». Телевизионщикам после этих слов стало скучно.
К Сталину у нас дома было весьма определенное отношение. Я не могла быть никоим образом его поклонницей и почитательницей, потому что мы все понимали, что творится в стране. Я даже не уверена, что тетя Вера была членом партии.
Кроме книги Гендлина, есть еще сочинение некоего Елагина, который в свое время эмигрировал в Америку. Он был еще тем музыкантом, хотя говорит о себе, как о гении. Он писал о Большом театре, о том, как маму возили на какие-то правительственные дачи. Это потом перепечатал журнал «Огонек».
Судя по всему, Мария Кнушевицкая имеет в виду подобный отрывок из книги Юрия Елагина «Укрощение искусств»:
«Так, в начале 1941-го в кругах людей искусства Москвы большое впечатление произвел разговор Сталина с меццо-сопрано Большого театра - Давыдовой, имевший место на новогоднем банкете в Кремле.
Уже было позже 12 часов, и вечер был в полном разгаре, когда Сталин не спеша, своей немножко развалистой походкой подошел к Давыдовой - высокой, эффектной женщине, в сильно открытом серебряном платье, с драгоценностями на шее и на руках, с дорогим палантином из чернобурых лисиц, наброшенным на плечи. Великий вождь, одетый в свой неизменный скромный френч защитного цвета, некоторое время молча смотрел на молодую женщину, покуривая свою трубочку. Потом он вынул трубку изо рта.
- Зачем вы так пышно одеваетесь? К чему все это? - спросил он, указывая трубкой на жемчужное ожерелье и на браслеты Давыдовой. - Неужели вам не кажется безвкусным ваше платье? Вам надо быть скромнее. Надо меньше думать о платье и больше работать над собой, над вашим голосом. Берите пример вот с нее. - он показал на проходившую мимо свою любимицу - сопрано Большого театра Наталью Шпиллер.
Шпиллер была настоящей красавицей - идеальным воплощением образа Анны Карениной - высокая, статная, с правильными чертами лица, исполненными своеобразного очарования, свойственного красивым русским женщинам. При всем аристократизме ее манер, одевалась она с нарочитой скромностью, носила всегда закрытые платья темных цветов, не надевала драгоценностей, почти не пользовалась косметикой.
- Вот она не думает о своих туалетах так много, как вы. Она думает о своем искусстве. продолжал Сталин. - И какие она сделала большие успехи. Как хорошо стала петь.
Обе дамы стояли молча и слушали вождя. Что они могли сказать в ответ? Рассказывали, что Давыдова едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. И было от чего!»
Мария Святославовна Кнушевицкая, одна из самых ярких актрис московского театра имени Моссовета, имеет славу дамы прямолинейной, не желающей идти на компромиссы с совестью и неизменно говорящей всю правду в лицо.
А потому, переступив порог ее дома и попросив поделиться воспоминаниями о Вере Давыдовой, яине думал затрагивать тему Сталина и его отношений с солистками Большого театра. Знал, что услышу не только категорический отказ, но и указание в сторону выхода. Неожиданно Мария Святославовна заговорила на эту тему сама:
- После того, как эта статья появилась в «Огоньке», я хотела ехать к тогдашнему главному редактору Коротичу и бить ему морду.
О каких дачах могла идти речь? Мы были только на даче маршала Бориса Михайловича Шапошникова, который был женат на артистке Большого театра и с которой мама дружила. Шапошников умер в апреле 45-го.