Мемуары мессира Д'артаньяна. Том 1

Моя мысль, однако, оказалась ложной, и я не замедлил в этом убедиться. Когда я явился ее проведать на следующий день, она мне сказала, что настало время подвергнуть меня испытанию, и она желала бы узнать сегодня же, не откажусь ли я от того, о чем она меня попросит. Я ответил ей без колебаний, что стоит ей только сказать, и если даже она потребует мою жизнь, то вскоре увидит по той жертве, какую я ей принесу, с каким удовольствием я ей подчинюсь. Она заметила, что вовсе не мою жизнь она просила, но жизнь совсем другого, и если я пожелаю ей ее обещать, не существует ничего такого, [265] на что я не мог бы надеяться. Эти слова открыли мне глаза в ту же минуту, и, тотчас поняв, какой эффект произвела записка, что я оставил ей во время нашей последней встречи, я не преминул сказать ей — пусть она лишь назовет своего врага, и очень скоро она будет от него избавлена.

Это обещание мне ничего не стоило, поскольку я рассчитывал воспользоваться намеком, сделанным мне ей самой в яростном желании отомстить. Я рассчитывал также, что, добившись того, что я претендовал получить, как вознаграждение за мои обещания, я простодушно признаюсь ей, что она не должна больше пылать таким гневом против Маркиза де Варда, поскольку это я сам обманывал ее под его именем. Она обрадовалась той горячности, с какой я обещал ей мою помощь; итак, подтвердив еще раз, что не существовало ничего, на что я не должен был бы надеяться от нее, если я окажу ей эту услугу, она мне сказала, что тем врагом, чьей крови она требовала, был Маркиз де Вард.

Я притворился крайне изумленным, услышав его имя, и Миледи не могла недооценить мое изумление и спросила, что сделалось с моей храбростью, со мной самим, кто, казалось, всего один момент назад хотел тягаться с небом, лишь бы ей угодить. Я ей ответил, страшно удивленный, каким я должен был ей показаться, что во мне не меньше храбрости, чем прежде, но, приняв во внимание, что в какой бы манере ни обернулась битва, я буду вынужден никогда больше не увидеть ее в моей жизни, я наивно признался ей, что все мое постоянство покинуло меня при этой мысли. Она меня спросила, почему же я не увижу ее больше, если выйду победителем из этой битвы, как она и надеялась; потому, — ответил я, — что мне не придется ожидать никакой пощады для себя от Его Величества. В самом деле, я не только бы нарушил этим его приказы, но еще и убил бы Сеньора, находившегося в прекрасных отношениях с Королевой Матерью; итак, самое лучшее, что я смог бы [266] сделать, так это сбежать и соответственно никогда больше ее не увидеть.

Ожесточенный спор о сделке

Миледи сказала мне, — поскольку дела обстоят таким образом, мне надо будет всего лишь переехать в Англию, а она явится и отыщет меня там. Я весьма сомневался, что у нее есть хоть малейшее желание туда перебираться, как мне вскоре привелось легко в этом убедиться, но, сделав вид, будто поддался на обман, как простофиля, я заявил ей, что на таких условиях я буду драться не только против Маркиза де Варда, но еще и против всех тех, кого ей будет угодно мне назвать; однако, так как ничто не придаст мне большей смелости, как гарантии, что она сдержит данное мне слово, я умолял ее не счесть за дурное, если я попрошу у нее задаток прежде, чем ринуться в эту битву; самое лучшее, что она могла бы мне дать, это предоставить мне заранее те милости, что она мне пообещала; если она хотела сделать из меня победителя, то должна была сделать из меня счастливца, поскольку без этого я буду биться в нерешительности и буду скорее побежден страхом, что она не сдержит своего слова, чем испугом перед моим противником. Она мне заметила, что никто, кроме меня, не был бы способен произнести просьбу, вроде этой; где это видано, чтобы требовали оплаты заранее, особенно, когда имеют хоть немного уважения к особе.

Она была права, и я, может быть, покраснел бы от собственного поведения, если бы полное знание о ее делах не успокоило меня, когда я об этом подумал. Мне было известно, что она переступила тот порог, что обычно так дорого обходится девице, и я сказал себе, — поскольку она переступила его для другого, она распрекрасно может переступить его еще раз для меня. Не позволяя сбить себя с толку всем тем, что она могла сказать, лишь бы отговорить меня от моей решимости, я настаивал на своей просьбе под предлогом, что без этого я не могу быть в состоянии безмятежности, и если она хотела одержать победу, в ее интересах, так же, как и в моих, не отказываться [267] от того, о чем я ее просил. Наконец, почти открыто дав ей понять, что мои услуги могли быть приобретены только за эту цену, хотя я сделал это в скромной манере, и как человек страстно влюбленный, я поставил ее перед роковой неизбежностью — или предоставить мне то, о чем я ее просил, или, по меньшей мере, позволить мне взять все это самому.