Мемуары мессира Д'артаньяна. Том II

Его мина вовсе не отвечала мягкости его слов. Она абсолютно не была привлекательна в том роде, что у него скорее был вид сатира, чем воспитанного человека. Однако, так как никогда не следует судить об особе по внешнему виду, а кроме того, я начал замечать по манере, в какой он обернул свой комплимент ко мне, что если он умел славно биться, когда видел перед собой врага, он совсем недурно умел и говорить, когда в этом являлась надобность, потому я держался настороже, из страха, как бы мне не случилось обронить какое-либо слово, которое он смог бы использовать против меня. И так как я знал, что, за исключением великой добродетели, чрезвычайно редкой в том веке, в каком мы живем, не было ни единой персоны, что не была бы в восторге от лести, я начал ему ее расточать. Я особенно распространялся по поводу его бдительности и его активности, и, желая защититься от моих похвал, поскольку не принято было аплодировать самому себе собственным молчанием в подобных ситуациях, он хотел было что-то возразить, но я сказал, что ему не пристало опровергать оценку Месье Принца бессмысленной скромностью; поскольку он выбрал именно его предпочтительно перед столькими другими последователями его партии, значит, это верное указание на то, что он его знал не менее хорошо, чем я сам.

Лесть.

Все это были только речи, и даже речи достаточно бесполезные, когда бы они не вели к цели. Однако, так как никогда так хорошо не втираются в доверие к определенным особам, как расточая им льстивые слова, что самолюбие частенько заставляет их принимать за истинную правду, если я и упорствовал в продолжении этих восхвалений, то совсем недолгое время; напротив, я решил возобновить их в нужное для меня время. После этого мы заговорили [300] о деле, что привело меня к нему, а так как ему нужно было также урегулировать кое-что с Наместником Ретеля по поводу контрибуций, а я возложил на себя заботу и об этих переговорах, точно так же, как и о других, мы имели с ним несколько совместных обсуждений. Я нашел уместным в этих новых разговорах осыпать его похвалами, что я оставил в запасе; я ему сказал, насколько же это обидно, что такой человек, как он, употребляет свою молодость на службу кому-то иному помимо его Короля. Я его спросил, на что ему было здесь надеяться, и кроме того, что его честь и долг были этим задеты, разве не правда, что Король мог сделать для него гораздо больше за один день, чем Месье Принц за всю его жизнь. Он был обязан согласиться в этом со мной, и, отбросив все другие разговоры, чтобы продолжить этот, я ему сказал, поскольку он признавал эту правду, он воистину дурно позаботится о своей судьбе и своей чести, если не постарается загладить все сделанное им какой-нибудь великой услугой. Он прекрасно мог понять, что под этим я подразумевал возвращение Рокруа в руки Короля. Это было вовсе нетрудно, но так как он хотел посмотреть, до каких пределов я намеревался дойти, либо из любопытства, может быть, также и потому, что он мог извлечь из этого больше преимущества, он слушал меня с величайшим вниманием, ни в какой манере не желая меня прерывать. Он принял даже вид некоторой покорности, будто бы уже наполовину был убежден в том, что я ему говорил.

Посулы.