Мемуары мессира Д'артаньяна. Том II

Кардинал, признававший за Навайем такое же умение действовать, как и за Королевским Судьей, несмотря на его постоянную склонность везде и во всем подозревать зло, уверился, что тот даст ему столь же точный отчет о моем поведении, какой мог бы ему дать Магистрат; итак, когда он ко мне его отправил, Навай сказал, что уже заявлял мне заранее, дабы я не подумал, будто он спросит меня о чем бы то ни было, продиктованном подозрением, что он считал меня таким же невиновным, как себя самого; но так как мы имели дело с самым осмотрительным человеком в мире, пусть я не найду ничего дурного в его попытках все обсудить со мной, дабы, когда тот его спросит, что я ему отвечал, он бы знал, что ему сказать, дабы пристыдить его за подобное обращение со мной. Я поблагодарил его за честность, [418] и так как был убежден в том, что все слетавшее с его губ было полно искренности, и он на самом деле принадлежал к числу моих друзей, я целиком облегчил перед ним мое сердце. Я входил во все детали, о каких он хотел меня спросить, ни больше, ни меньше, как если бы я сделался совсем другим человеком, чем тем, каким был только что. Я наивно поведал ему обо всем, что со мной приключилось в Англии, сказав ему, что не желал бы никакого иного судьи для собственного обвинения, если и существовало нечто во всем этом, противное моему долгу. Я ему сказал, по крайней мере, что я в это не верю, хотя прекрасно знал, если бы я пожелал быть человеком до конца правильным, то не поддался бы определенным искушениям, выдававшим во мне особу, слишком привязанную к своим удовольствиям; однако, так как не было преступлением питать некоторую слабость к прекрасному полу, я, не колеблясь, признаюсь ему в моих, дабы если ему доведется услышать о них от кого-либо другого, он бы не обвинил меня ни в малейшей утайке. Он был доволен моей откровенностью, а когда он отдал рапорт обо всем Месье Кардиналу, он столь быстро излечил его рассудок, что тот отдал приказ Коменданту Бастилии выставить меня вон из его Замка. Я не знаю, кто из нас был больше сконфужен, Месье Кардинал или я, когда я явился его благодарить; если я боялся, как бы на меня не посмотрели, как на преступника, около шести недель отсидевшего в Бастилии, куда попадают далеко не безупречные персоны, он же боялся, со своей стороны, как бы я его не укорил тем, что он со мной сделал, поскольку он прекрасно осознавал, какая огромная вина лежала у него на совести, и это весьма его смущало. Я отдал ему отчет о том, что сделал в Англии в соответствии с его приказами, и наша встреча прошла без всяких выяснений с той или другой стороны о том, что произошло; тем не менее, он сказал Навайю, когда я вышел, что он был совершенно доволен моим поведением. [419]

Благодарность Кардинала.

Прошло еще несколько дней, Его Преосвященство ни одним словом не вспоминал об этом деле, точно так же и я ничего ему о нем не говорил. Но, наконец, желая мне показать, что у него на душе ничего не осталось против меня, он повелел отослать мне Королевский указ о вознаграждении в две тысячи экю. Там было сказано о секретных услугах, оказанных мной Государству, что заставило бы меня отказаться от него, будь я более разборчив. В самом деле, я не оказывал никаких услуг этого рода, по меньшей мере, если он не считал делами Государства свои собственные. Как бы там ни было, такой подарок стоил труда пойти его поблагодарить, он воспользовался, этой ситуацией и попытался снять с моего сердца все, что там могло накопиться против него. Он мне сказал, что совсем ничего не знал о моем заключении, пока Королевский Судья не вернулся из Бастилии в первый раз, когда он туда ходил; никогда он не был более поражен, чем когда тот сказал ему, что это я был пленником; он даже назвал его мечтателем и фантазером при этой новости; ему было очень радостно сказать мне это, потому как для меня здесь было доказательство, что он всегда был расположен воздавать мне по справедливости, но Месье Бордо сообщил обо мне такое множество гнусных вещей, что он просто не мог поступить иначе, как приказать Королевскому Судье снова меня повидать; без этого народ, и так уже настроенный больше, чем никогда, дурно судить о нем, закричал бы, несомненно, что он меня спасал лишь потому, что я был его слугой, а он все еще рассматривал меня в том же качестве — следовало уступать обычаям на том посту, где он находился, и частенько поступать не так, как он бы действовал по своему личному порыву. [421]

Кампания 1655 года