Тогда Бемо припал к замочной скважине посмотреть, проявит ли Кардинал любопытство прочитать его прошение. Он говорил сам себе, как он рассказывал мне об этом впоследствии, что если тот испытывает к нему дружбу, он не замедлит ни на момент заглянуть туда, тогда как если он положит его в карман или на стол, это будет верным знаком, что дружба его к нему невелика. И тут он увидел, как тот не только его читал, но еще и кивал головой, как он привык делать, когда одобрял что бы то ни было. Невозможно описать его радость при этом зрелище. [121] Он тотчас рассудил, что все пойдет хорошо для него, потому как он изловчился указать в этом прошении, будто бы он возместит Ла Башеллери убытки, понесенные им за время его пребывания в этом замке. Однако вовсе не таково было его намерение. Он был не тем человеком, кто так быстро бы расстался с восемьюдесятью тысячами франков, что задолжали другому; ему была известна сумма, поскольку именно на это тот жаловался перед ним. Как бы там ни было, Кардинал, любивший, когда оплачивали долги Короля, лишь бы ему не приходилось запускать руку в свой кошелек, повелел призвать его в то же время и объявил, что он удовлетворяет его просьбу. Месье де Кенего (Геннего — А.З.), Государственный Секретарь Дома Короля, в чьи обязанности входила инспекция этого замка, как Месье Кольбер, сменивший его на этой должности, осуществляет ее и по сей день, немедленно получил приказ отправить ему на это жалованные грамоты.
Ла Башеллери был страшно поражен, когда увидел себя вот так смещенным. Он побежал к Министру спросить у него, какое же преступление он совершил, когда с ним обошлись в таком роде. Его Преосвященство, кого позаботились оповестить о его жалобах, ответил ему, что Король не любит пользоваться услугами людей, сетующих на то, будто бы они разоряются на его службе. Бедняга прекрасно понял, что сболтнул лишнее, и его слова подхватили на лету, дабы подстроить ему такую штуку. Он обращался с несколькими настоятельными просьбами о восстановлении его в должности, но увидев, что не сможет добиться цели, ограничился ходатайством к Королю уплатить ему то, что он истратил от его имени. Кардинал не дал ему никакого обнадеживающего ответа, потому как ему было бы приятно, если бы Бемо отделался наилучшей сделкой, какой только сможет. Тот имел, однако, на восемьдесят тысяч франков утвержденных ведомостей; но увидев, что, быть может, он никогда не получит ничего, по той манере, в какой с ним обошлись, он [122] был еще и слишком счастлив взять из них хотя бы половину. Бемо их ему отдал, на условии окончательного утверждения его во всех правах.
Женщина в благопристойной тюрьме
Этот последний уверился, что все будет оплачено Кардиналом, а сам он получит Комендантство и еще сорок тысяч франков по унаследованным им ведомостям; но Его Преосвященство, кто никогда не понимал, как это можно отдавать деньги, особенно, когда имелся любой предлог от этого избавиться, возразил ему в ответ, не припомнит ли он, на каких условиях он испрашивал у него это Комендантство, и не говорил ли он тогда, якобы сам разочтется с Ла Башеллери, и не забыл ли он уже об этом; итак, Бемо напрасно распинался перед ним, будто бы эти расчеты не касались долгов Короля; он с таким же успехом мог бы и вовсе ничего ему не говорить, поскольку он его просто-напросто не слушал. Однако его быстро утешило в потере его денег то, что он поместил-таки жену в благопристойную тюрьму, а вскоре и не замедлил возместить свои убытки, урезав питание заключенным.