Мемуары мессира Д'артаньяна. Том III

Хотя он и оставался в полном изумлении, он не упустил случая сказать мне, что Король был мэтром делать все, что ему заблагорассудится; но он был бы ему весьма обязан, если бы он воспользовался любым другим, но не мной для исполнения своей воли; это был явный знак, что его враги предрасположили его душу, внушив ему отдать мне это Поручение; они знали, что у него не было повода меня любить, и, очевидно, ради этого они обратили их взоры на меня предпочтительно перед всеми остальными, дабы причинить ему наибольшее горе. Я ему ответил, что не знаю, однако, почему он меня не любил, поскольку я никогда и ничего ему не сделал; правда, я отказался войти в его интересы в ущерб интересам Месье Кардинала, кому я обязан всем, чем являюсь сегодня; если он называл это поводом меня ненавидеть, мне нечего ему ответить, но что до меня, то мне казалось, что это должно было скорее называться поводом меня уважать.

Родственники, друзья и слуги

Я сделал ему этот комплимент как можно более кратко, время и место не позволяли мне быть более пространным. Я в то же время усадил его в другие, а не в его носилки; я держал их здесь в полной готовности, и, препроводив его в дом одного служителя Собора, не особенно удаленный оттуда, в ожидании, когда подвезут карету для конвоирования его, куда указывал мой приказ, я увидел его столь сильно [221] взволнованным, что рассудил — должно быть, он пребывал не в особенно добром мнении о его делах. Главный Прево Дворца арестовал в тот же час служителей, последовавших за ним в этот вояж, тогда как опечатывали все его бумаги. Карета, какую я ждал, вскоре прибыла, и, заставив его в нее войти, я приказал окружить ее тридцати мушкетерам, во главе их был Сен-Map, кто является сегодня Комендантом. Цитадели Пиньероля. Он был в те времена всего лишь Вахмистром этой Роты; но фортуна улыбнулась ему, а его мудрость поддержала его фортуну; он продвинулся сегодня намного дальше меня, хотя в те времена я был гораздо выше, чем он. Я имел приказ Короля не покидать моего пленника ни на шаг; итак, отконвоировав его лично до Анжера, я поместил его в комнату, не признавая никаких приказов Лейтенанта Короля, находившегося в этом замке. Между тем, Коменданта Бель-Иля призвали к сдаче. Он ничего не пожелал сделать, так что уверились было, что придется прибегнуть к силе, дабы научить его разуму. В самом деле, он насмехался поначалу над всеми угрозами, какие ему смогли сделать, как если бы был уверен в достаточно мощной подмоге для скорого освобождения его от осады, что начали формировать вокруг его стен; но, наконец, поубавив мало-помалу свою гордыню, он привел дело к переговорам и вскоре после этого сдался.

Все родственники Месье Фуке разделили участь его опалы, точно так же, как и некоторые из его друзей. Месье де Бетюн, сын Графа де Шаро, Капитана Телохранителей, кто женился на дочери от его первой жены, был сослан вместе с ней. Братья заключенного обрели тот же жребий, что и Месье де Бетюн; Аббат Фуке не составил исключения, как и Архиепископ Нарбонны, Епископ Агды и шталмейстер Короля, хотя именно он был обвинителем собственного брата. Потому как это качество ему мало подходило, он ни на кого и не жаловался; совсем напротив, весь Париж и вся Франция находили, что он получил только то, что заслужил. Шталмейстер захотел [222] было увезти свою жену вместе с собой в изгнание, но она не пожелала туда ехать. Так как она вышла за него замуж исключительно из-за состояния его брата, едва она увидела его поверженным, как предпочла монастырь его компании.

Все родственники и все друзья ее мужа делали, что могли, лишь бы удержать ее от шага вроде этого. Они ей внушали — кроме того, что она поступала здесь ни по Божеским, ни по человеческим законам, их враги, кто и так уже слишком торжествовали при виде их опалы, ухватятся еще и за этот новый повод их оскорблять; итак, она должна избавить их от этого позора, ведь в этом у нее было столько интереса, как ни у кого другого, поскольку, соединившись с их кровью, она просто обязана разделять с ними все то добро и все то зло, что могло выпасть на их долю. Все эти внушения оказались бесполезными. Так как она происходила из дома, намного более славного, чем тот, куда она вошла (она была из д'Омонов), она столь сильно презирала своего мужа, что терпела его только потому, как для нее существовала опасность, во времена удачи его брата, в раскрытии перед ним тех чувств, какие она к нему испытывала. Однако, так как все меняется в этом мире, а, главное, женщины, являющие собой само непостоянство, она соскучилась в конце концов быть запертой в четырех стенах и пожелала возвратиться к своему мужу. Тот был к этому довольно-таки расположен; либо он ее любил, или же это льстило его самолюбию — иметь ее под боком. Но когда его родственники пристыдили его тем, что он хотел сделать после того, как она сыграла с ним такую шутку, он велел ей передать, что поскольку она бросила его в опале, она слишком поздно додумалась пожелать разделить с ним его судьбу.