Мемуары мессира д'Артаньяна

Я предупредил Месье Кардинала о намерении этого человека, тут же, как только мне сказали, что я обязан по совести позволить его схватить. Его Преосвященство, кто легко был способен пугаться, задрожал, когда услышал от меня, что существует человек, замышлявший его убить. Он весьма одобрил казуистов, посоветовавших мне выдать его ему в руки, так как я не постеснялся признаться ему, в каком находился затруднении, дабы он не посчитал меня ни льстецом, ни человеком, желавшим попользоваться подле него, потому что он имел всю власть Государства в своих руках.

Как бы там ни было, мой человек уже проявлял нетерпение поскорее оказаться на месте, где надеялся нанести свой удар; он даже не захотел выпить больше одного стакана прежде, чем туда идти. Он застыл на указанном мной месте, а я поместился в десяти шагах ниже его, под предлогом, что если он случайно промахнется, я устроюсь так, чтобы не промахнуться самому. Он был необычайно доверчив для столь злобного человека, каким он и был. По крайней мере, это не совсем обычно, когда человек, способный пойти на такой зловещий поступок, так плохо заботится о предосторожностях.

/А, мошенник! А, злодей!/ Но страсть ослепила его до такой степени, что он расположен был верить всему, чему хотел, и едва он оказался на своем посту, где царила такая тьма, что мы не могли различить один другого, как он попался, будто в силок. В то же время он прозрел, и, как бы начиная осознавать, что не должен винить никого, кроме меня, в своем несчастье, тотчас сказал: «А, мошенник! А, злодей!» Кардинал, разумеется, приказал бы его убить без всякого дальнейшего разбирательства, если бы посмел, но так как мы живем при Монархии, когда не позволено столь безоглядно прислушиваться к своим страстям, он отложил это дело до тех пор, пока Парламент не будет принадлежать к числу его друзей, чтобы тогда потребовать от него правосудия. Хотя намерение и не наказуемо во Франции, как поступок, но так как этот несчастный вменил себе в обязанность исполнить свой план, надо было рассматривать его действие не только, как нечто задуманное в его сознании, но еще и как исполненное, если бы его не предупредили тем, что было сделано.

Итак, поскольку Его Преосвященство не осмелился дать ход всему своему негодованию, распорядились вызвать к двум часам ночи на кухонный двор карету, чтобы отвезти его в Бастилию. Несколько стражников Прево получили приказ поместиться внутри вместе с ним, дабы доставить его более надежно. Окружить карету не посмели из страха, как бы народ не бросился на них, если бы разузнал, что увозят государственного преступника. Но все эти предосторожности ничему не послужили. Народ, расставивший доносчиков у всех ворот этого Дворца, из страха, как бы не вывезли Короля, узнав, что кто-то выехал в наглухо закрытой карете, остановил ее прежде, чем она смогла преодолеть улицу Пти-Шан. Стражники Прево хотели выскочить наружу, когда услышали, как оттуда спросили их имена, их должности и куда они направлялись. Тем не менее, им не пришлось трудиться на это отвечать, пленник их от этого избавил, сказав, куда они его везли, и причину, по какой он был отдан в их руки. Чернь его освободила, в то же время и стражники были бы не прочь, чтобы и их изгнали подобным образом; но их проводили обратно, наградив тысячей ударов по дороге. Один из них даже умер через несколько дней от побоев.

Народ, однако, верил, что Парламент станет на его сторону, и если не повелит повесить этих стражников, то, по крайней мере, отправит их на галеры; но, не являясь таким уж неопытным и не заводя дела столь некстати и столь несправедливо, чтобы наказывать людей всего лишь за исполнение приказов Двора, от чего те не могли отказаться, Парламент вскоре предоставил им полную свободу, вместо того зла, какого требовали их враги.

Месье Кардинал был в отчаянии, когда Офицеры Прево отдали ему отчет о том, что случилось с их стражниками. Он испугался, как бы этот человек, вот так ускользнувший от него, не задумал снова нанести свой удар. К его глубочайшему прискорбию, он не был допрошен; итак, он не знал, ни где его схватить, ни как ему самому поступить, дабы избежать того, чего он опасался.

Он послал за мной в то же время, чтобы сказать мне о произошедшем и спросить, не упоминал ли тот в разговоре со мной, кто он такой. Я ему ответил, что не смел его об этом спрашивать из страха возбудить его подозрения; я удовольствовался тем, что заманил его в ловушку, полагая, что всегда сумеют узнать, кто он такой, когда он окажется в надежном месте.