Мемуары мессира д'Артаньяна

После того, как обитатели совершили по этому поводу сотню безумств, как это случается с ними обычно в тех делах, когда они вдруг поверят, что речь шла об их интересах, они немного утолили их великий огонь, что смешон любому обладателю хоть какого-то мозга. Месье Кардинал, кого я обхаживал особенно настойчиво в те времена, когда больше не состоял у него на службе, увидев меня однажды в своей комнате, где почти никого не было, спросил меня, что я думаю о столь неожиданных изменениях; я поначалу не хотел ему ничего говорить, из страха, быть может, не угодить ему, выразившись свободно. Тем не менее, мое молчание лишь увеличило его тщеславие. «Говорите, — сказал мне он, — и знайте, я не нахожу ничего хорошего в том, что вы один молчите о таком деле, где я, по меньшей мере, заслуживаю некоторой похвалы». — «Я в этом уверен, Монсеньор, — ответил ему я, — поскольку вы сделали все, что смогли, лишь бы сделать добро, но поверить, будто дела вам удадутся, как вы думаете, вот с этим я не соглашусь так рано».

/Прогулка по Парижу./ Он не пожелал, чтобы я говорил что-либо еще, и как бы оборвал меня на слове. «Вы демонстрируете остроумие, — подхватил он, — но дабы вам показать, что вы, так же, как любой другой, способны ошибаться, я хочу, чтобы вы поднялись в карету, немедленно, вместе со мной; я хочу, говорю я, вам показать бесконечные публичные приветствия, и как вы неправы, не веря в то, что народ теперь думает обо мне так же хорошо, как он думал обо мне плохо прежде». Я опять не захотел ничего ему сказать, из страха его огорчить своим настойчивым желанием его разочаровать. Между тем мы поднялись в карету, как он того и хотел; Его Преосвященство сидел в глубине вместе с Месье де Навайем, а я впереди с Шамфлери, его Капитаном Гвардейцев. Карета, куда мы уселись, была великолепна, лошади, впряженные в нее, тоже, все самые лучшие, какие только были на его Конюшне, ибо он желал привлечь к себе взгляды каждого; но вместо того, чтобы преуспеть этим в своих претензиях, с ним произошло совершенно противоположное; чем более его выезд был достоин восхищения Парижан, тем более они находили в этом повод его проклинать. Я прекрасно видел это по манере, как они переговаривались одни с другими, когда бы даже мне недостаточно было их взглядов; так же ни один не снял перед ним свою шляпу, и, напротив, его разглядывав ли, как человека, разодетого за их счет; мы пересекли Город от Пале Рояля до Ворот Сент-Антуан, и никто не предстал перед нами, чтобы поаплодировать ему, что ли, хоть немного. Навай, уже хотевший, чтобы он вернулся в Пале Рояль, старался занять его по дороге забавными разговорами, дабы избавить от огорчения по поводу того, что ему приходилось видеть; но у него не было никакого желания смеяться, особенно после того, как он расхвастался свысока, что стоит ему лишь показаться на улице, чтобы вскоре опровергнуть мою мысль; потому ничто не шло ни в какое сравнение с его смущением по возвращении. Я взял слово, как это делал Навай, чтобы отвлечь его от печали, но так как он знал, что я далеко не так угодлив, как Навай, он не был мне настолько же благодарен.

Впрочем, говоря по правде, Навай был тончайшим Куртизаном, когда-либо существовавшим при Дворе. Составленное им состояние прекрасно это показывает; чтобы Дворянчик из Гаскони, каким он и был, накопил более ста тысяч ливров ренты — хорошее доказательство тому, что он умел больше, чем кто-либо другой. Правда, дочь его старшего брата, чьими землями он владеет, немного жалуется на него; узнавать, права она или нет — это то, во что я не погружаюсь, да и не хочу я в это вмешиваться; у меня достаточно моих собственных дел, нечего мне заботиться о делах других, и хорошо ли, дурно ли он поступил, этим пусть занимаются те, кому это интересно, меня все это не касается.

/Тюренн спешит на помощь Конде./ Тем временем трех пленников перевели из Замка Венсенн в Маркусси, а оттуда в Авр (Гавр — А.З.) де Грас. Были получены сведения, что Виконт де Тюренн, позволивший перетянуть себя на сторону Принца де Конде, движется к Шампани, и будто он рассчитывает без труда пересечь ее; он намеревался явиться вытащить Месье Принца из его тюрьмы, неспособной сопротивляться его армии; но Его Преосвященство организовал переезд; как я только что сказал, Виконт де Тюренн осадил Ретель и взял его; Эрцгерцог дал ему войска, и тот присоединил их к нескольким Полкам, находившимся в его распоряжении. Все это составило армию от тринадцати до четырнадцати тысяч человек — Тюренн командовал ею один, Эрцгерцог не появлялся там собственной персоной, как уверяют многие историки. Но не надо верить их россказням, поскольку совершенно достоверно, что этот Принц был в Брюсселе. Я говорю об этом, как знаток, я, кто вскоре оказался там в числе войск, что имели дело с Принцем де Конде и разбили его вдребезги.