Мемуары мессира д'Артаньяна

/Страхи Испанцев./ Король тем временем предпринял вояж в Лион под предлогом повидать Мадемуазель де Савуа (т. е. принцессу Савойского дома — А.З.), кого ему предлагали в жены. Между тем Королева-мать и Кардинал отказывались об этом и думать. Его Преосвященство, далеко не желая выдавать за него эту Принцессу, очень бы хотел его женить на своей племяннице, кого Его Величество продолжал без памяти любить; она его любила ничуть не меньше, что еще подогревало их пыл; но Король, даром, что влюбленный, еще больше любил славу, чем собственную любовницу; в том роде, что, хотя его сердце и было занято другой, едва он увидел Мадемуазель де Савуа, как не преминул найти ее весьма привлекательной. Этого обстоятельства оказалось достаточно, чтобы встревожить Испанцев, чье положение уже было неважно со времени взятия Дюнкерка, особенно, потому как они потеряли в течение той же кампании еще и город Ипр со множеством других, о каких я говорил выше; итак, дабы расстроить это дело, ставшее бы для них столь фатальным, и сформировавшее бы тесный альянс между Его Величеством и Герцогом де Савуа (т. е. Савойским — А.З.), а в результате, может быть, и лишившее бы их Герцогства Миланского, они отправили ко Двору Пимантеля с предложением о заключении брака Короля с Инфантой Испанской. Королева-мать уже предложила вопрос о нем на рассмотрение и страстно желала его осуществления. Народы желали этого ничуть не меньше, дабы завершить на этом войну, длившуюся около двадцати пяти лет; но тут открылись затруднения, какие никак не могли преодолеть, и показавшиеся бы не менее сложными в настоящий момент, чем они были в те времена. Так как эта Принцесса была возможной наследницей Королевств ее отца, Испанцы боялись подпасть под владычество Франции, к которой они испытывали большую антипатию. Мы не находили это особенно странным, потому как испытывали бы то же самое, окажись мы на их месте — Испанец и Француз никогда хорошо не ладили вместе; итак, попытались отыскать какое-нибудь урегулирование, в каком эти народы не верили, однако, найти для себя полную безопасность. Им предложили обязать Инфанту отречься от Испанского наследства, как для себя, так и для детей, каких она могла иметь; Король должен был также, женившись на ней, отречься от него сам в наиболее убедительной форме, какая только возможна, и повелеть зарегистрировать в Парламенте и его собственное отречение, и отречение Инфанты. Это все, что смогли сделать ради них; но либо это им показалось далеко недостаточным, или же дела этой Монархии не сделались совершенно настолько же расшатанными, какими они являются в настоящее время; им больше понравилось продолжать войну, чем согласиться на столь подозрительные предложения.

Между тем, так как то, чего не хотят сегодня, частенько обязаны пожелать завтра по причине необходимости, более настоятельной в одно время, нежели в другое, Пимантель явился с намерением преодолеть это затруднение или, скорее, переступить через него. Его прибытие в Лион вызвало немедленное возвращение туда Короля, не пришедшего ни к какому согласию с Мадемуазель де Савуа, кого Герцогиня, ее мать, доставила туда с громадной толпой в уверенности сделать ее вскоре Королевой Франции; но она была весьма неправа, прельстившись такой надеждой, и она, видимо, не понимала, что ее дочь ввели в игру только для того, чтобы пришпорить Испанцев. Как бы там ни было, хитрость совсем недурно удалась, и Кардинал, кто, по своему обыкновению, не желал никакого мира, перенес все муки на свете, согласившись на перемирие, какого просили эти народы, дабы не потерять остальную Фландрию, какую они видели в огромной опасности после потери стольких городов и разгрома их армии. Королева-мать, желавшая снять все преграды, что могли еще возникнуть на пути примирения двух Корон, употребила некоторое время, прежде чем смогла добиться согласия на это от Кардинала. Он говорил, выдвигая свои резоны, бывшие довольно-таки уместными, хотя и служили лишь предлогом для прикрытия его скупости, что если предоставить Испанцам то, о чем они просили, мы потеряем всю кампанию целиком, так что если они порвут с нами из-за ничтожнейшей безделицы, не будет уже никакого средства вернуться назад.