Мемуары мессира д'Артаньяна

Именно так обстояли дела, когда Лейтенант Прево Ратуши вернулся из Аваллона. Итак, все, что он мог сказать Месье Кольберу, было принято им совсем не так, как он думал. Это дело, тем не менее, вскоре забылось, потому как этот Министр занялся более грандиозным свершением. Он пожелал абсолютного приговора Месье Фуке к смерти, особенно с тех пор, как народ, по отношению к кому он начал проявлять свою жесткость, свидетельствовал, оплакивая узника, как бы он был счастлив увидеть того оправдавшимся.

/Аббат Фуке желает мстить./ Аббат Фуке, кого ославили при Дворе сумасшедшим на основании рапорта, отданного Лейтенантом Прево Ратуши, и слухов, уже ходивших об этом прежде, не имея больше в настоящее время никакой нужды притворяться, поскольку его любовница была в Венсенне и он не мог больше ездить ее навещать, пресек всякие разговоры, будто бы он прикован к постели из-за своих мнимых головокружений. Однако, так как он был крайне зол на Эрвара из-за рапорта, отданного им Месье Кольберу, из-за шутки, сыгранной с этой девицей, и из-за такой же, какую чуть было не сыграли с ним самим, он решил за себя отомстить. Это было довольно-таки сложно в том положении, в каком он находился, к нему не было больше никакого доверия при Дворе, и когда бы даже он поносил его на чем свет стоит и обвинил бы его в том же, в чем и своего брата, а именно в неслыханном воровстве — этого было бы далеко не достаточно, чтобы с тем случилось такое, чего он ему от души желал. Многие другие говорили это о нем, без его помощи, и без того, чтобы навлечь на него какую-либо опалу — сто тысяч экю его уже оправдали по отношению к Палате Правосудия, наложившей на него эту подать. Он имел на это квитанцию по всей форме, и он заверил ее в Суде по делам сборов и податей, так что теперь все его оставшееся состояние было в надежном укрытии от любых посягательств, все равно как если бы оно было честно нажито.

Аббат, увидев, насколько бесполезны будут все его старания добраться до достояния того, поскольку тот уже был столь ловок, что упрятал его в укрытие, подумал нанести ему удар с другой стороны, больше касавшейся его чувств, чем интереса. Это можно было осуществить только со стороны его любовницы, к кому он был ревнив, так сказать, как нищий к своей суме. Итак, нацелив все свои батареи, он приготовился здесь преуспеть, как он того и желал.

/Месье Фэдо боится./ Сначала он подумал о Фэдо, кто был достаточно близок с ней, чтобы вызвать ревность Эрвара, лишь бы он пожелал продолжать видеться с ней точно так же, как он это уже и делал; но этот Магистрат, каким бы развратником он ни был, так перепугался, когда увидел, как любовницу Аббата заточили в Венсенн, что он лучше предпочел отказаться от всякого знакомства со своей подружкой, чем и дальше сохранять дружбу, одно начало которой уже имело столь зловещие последствия. Он опасался, как бы и с ним не приключилось подобное, до такой степени, что если бы он осмелился, или, скорее, если бы он не был связан должностью, обязывавшей его помимо воли не выезжать из Парижа, он бы тут же предпринял какой-нибудь вояж в Рим или куда угодно, лишь бы дать время пройти грозе; потому он еще и в настоящий момент держал ухо востро, как если бы его должны были схватить с часу на час.

При таких обстоятельствах Аббат был дурно им принят, когда пожелал предложить ему принять половинное участие в его мести. Тот сказал ему в ответ, якобы Богу не угодно, дабы он согласился с его предложением; далеко напротив, если он сам пожелает довериться ему, он все это оставит, даже не думая об этом больше; его резон необычайно прост, пусть-ка он припомнит пословицу, что, тем не менее, совершенно правдива, а именно — никогда не надо будить спящего кота. Аббат, увидев, как эта тетива сорвалась с его лука, натянул на него другую, что должна была оказаться покрепче, поскольку зависела только от него самого. Он написал собственной левой рукой записку Эрвару, в какой он ему сообщал, что тот остался в дураках, пустившись на такие расходы ради презренной твари, без малейшего затруднения обманывавшей его; при секретном свидании Аббата Фуке с девицей, в настоящее время находящейся в Венсенне, та отдалась Фэдо, хотя она никогда его прежде не видела; с тех пор она имела несколько свиданий с ним, впрочем, так же, как и с Ла Базиньером, кто преподнес ей несколько подарков и среди прочих прекрасный бриллиант, что стоил, по меньшей мере, тысячу добрых экю; знаком того, что ему сказали правду, будет то, что если он заглянет в то место, куда она привыкла складывать свои безделушки, он неизбежно найдет и этот бриллиант; ему не приводят больших деталей ее шалостей, потому как и этой вполне довольно, чтобы он мог рассудить обо всем остальном; кроме того, он не должен удивляться тому, что ему подали это известие; ему были обязаны это сделать, потому как находятся в таком долгу перед ним за многие вещи, что было бы неблагодарностью превыше всякого воображения позволить его обманывать и дальше.