Мемуары мессира д'Артаньяна

/…и потеря любовницы./ Его подозрение оказалось даже слишком правдоподобным; все Принцы имеют то общее, одни наравне с другими, что политика регулирует все их действия; Император, дабы предрасположить к себе нового Короля и привязать его к своей партии, велел предложить ему свою сестру в жены. Тот поостерегся от нее отказаться, потому как во всей Европе не существовало более почетной и более выгодной для него партии, чем эта — Принц де Лорен, кто бы смирился с утратой Короны, если бы к ней не присоединили потерю его любовницы, казался безутешным после этого. Принцесса была таковой ничуть не меньше со своей стороны; не позволяя себя ослепить блеском достоинства, к какому ее вскоре должны были вознести, она находила, что бесконечно потеряла, поскольку будет принадлежать другому, а не ему. Она уехала, однако, в эту страну, и это обязало бы ее любовника покинуть Государство Императора, если бы он знал, куда ему податься в настоящий момент. Но Франция и Италия были для него закрыты после того, что с ним приключилось, а отправиться в Испанию, казалось бы, единственное место, где он мог бы найти себе прибежище, так об этом он даже и подумать не мог. Герцог, его дядя, ославил бы его по этому поводу, как фальшивомонетчика; память о Герцоге Франсуа, его отце, была там также нисколько не лучше утверждена, потому как он покинул партию этой короны, дабы принять сторону Франции, после заточения его брата. В этой растерянности, когда он почти не знал, куда же ему деться, совсем нетрудно было Вдовствующей Императрице уговорить его остаться.

Голландцы, Англичане, Лотарингцы

Пока все это происходило, Король, кто не испытывал больше к памяти Кардинала той нежной любви, какую он выказывал в течение жизни этого Министра и некоторое время после его смерти, обязал его наследников, кто не казались слишком достойными тех больших должностей, какими они были облечены, сложить их с себя в пользу людей, более к ним способных. Герцог де Мазарини, к кому питали уважение, прежде чем он сделался его племянником и наследником, был самым бедным невинным созданием в мире, потому-то на него и не смотрели больше иначе, как на помешанного и нелепого человека. Он натворил бесконечное число глупостей, увлеченный ложным рвением к религии или же приступами безумия, в каком каждый его громогласно обвинял. Однако, так как то, что кажется безумием перед людьми, часто является мудростью перед Богом, я лишь передаю все так, как оно есть, не беря на себя смелости что-либо об этом решать; можно сказать во всяком случае, что он был настоящим безумцем в отношении одной вещи, а именно — он без памяти любил свою жену, хотя и был ненавидим ею до смерти. Но в чем проявился предел его помешательства, так это в том, что хотя он и любил ее в самой страстной манере, о какой только можно сказать, он не позволял себе ей докучать, так что она была вынуждена в конце концов его покинуть. Король уже обязал его отделаться от его должности главного Мэтра Артиллерии. Затем он обязал его отделаться от множества теплых местечек, какими он обладал, и каких он, сказать по правде, абсолютно не был достоин. Потому, когда занимаешься каким-нибудь ремеслом, надо полностью ему отдаваться, а поскольку уж он хотел всегда пребывать с монахами, надо было сделаться монахом самому и, конечно же, никогда не жениться. В остальном, его набожность подстроила ему одну штуку, о какой много говорили в свете, и на какую он получил возражение; обнаружив, что жена Генерал-Лейтенанта де ла Фера вознамерилась посещать множество Офицеров, с какими она злоупотребляла своей свободой немного более разумного, он приказал лишить ее этой возможности и запереть в монастырь. Ее муж даже не позаботился идти его искать и требовать от него резона, потому как он очень сомневался, что тот мог бы ему его назвать; он обратился к правосудию и подал ходатайство в большой Совет. Герцог пожелал защищаться и сказал там все, что он высказал бы Генерал-Лейтенанту, если бы тот пожелал его выслушать, а именно, якобы следовало избегать всякого скандала; но все нашли, якобы он уцепился за столь мизерный повод, лишь бы дурно судить о своем ближнем, как он и сделал, он, кто хотел, дабы все считали его святошей; и он был приговорен к уплате судебных издержек.